Приручить дракона (ЛП) - Робертс Тиффани

С огромной осторожностью он отодвинулся от нее. Она издала тихий, огорченный звук и свернулась калачиком на боку, скрестив руки на груди и подтянув колени. В этом положении она выглядела такой маленькой, такой кроткой — даже больше, чем обычно. Острая боль пронзила сердце Фальтириса, усиливая его вину и отчаяние. Каждая частичка его существа восставала против того, чтобы видеть ее такой.

Со всей поспешностью и осторожностью, на которые он был способен, Фальтрис собрал ее вещи, запихивая в сумку маленькие инструменты, обрывки ткани и кусочки еды, которые она оставила в логове. Он держал одну из ее мантий и выгоревшую на солнце тряпку. Он опустился на колени рядом с ней и вытер тряпкой пот с ее кожи. Она застонала и свернулась плотнее, прижимая одну из своих раскрасневшихся щек к одеялу.

Облачение ее в тунику потребовало некоторой силы, и ему было больно чувствовать ее краткое сопротивление, когда он поднял ее в сидячее положение и осторожно развел ее руки в стороны. Его член потянулся к ней, как будто почувствовав ее обнаженную грудь, хотя он и не позволял себе смотреть на нее прямо.

Ее конечности обмякли, а голова поникла, когда он натянул на нее тунику и провел руками по пышным рукавам; очевидно, эта мимолетная борьба истощила те немногие силы, которые у нее еще оставались. Только ее неглубокое, хриплое дыхание и едва слышные всхлипы свидетельствовали о том, что она жива — они и тепло, все еще исходящее от ее тела.

То, как Эллия двигалась в его объятиях, слишком напоминало мертвую вещь.

Огонь в сердце Фальтириса воспротивился этой мысли. Реакция была такой сильной, такой внезапной, что это было почти физически изнурительно — его мышцы свело судорогой, дыхание перехватило в горле, и ужасное давление сдавило виски, сжимая достаточно сильно, чтобы заставить его зрение дрогнуть. Хуже всего была брачная связь вокруг его сердца. Эта боль была достаточно сильной, чтобы он задумался, не станет ли это его кончиной.

«Она не умрет. И я тоже».

Фальтирис заставил себя вернуться к движению, опустив ее на травяные циновки, чтобы собрать одеяло. Ткань была влажной от ее пота, но этого должно было хватить — она нуждалась в любой защите, которую он мог обеспечить от ночных воздушных потоков, которым она вскоре подвергнется, которые часто вызывали озноб независимо от погоды.

Эллия совсем не сопротивлялась, когда он завернул ее в одеяло. Ее веки на мгновение дрогнули, и ее темные глаза, теперь тревожно далекие и стеклянные, отыскали его.

— Фальтирис?

— Ш-ш-ш. Отдыхай.

Держа ремень ее сумки в одной руке, он подхватил ее на руки.

— Ты нужна мне.

— Что… что такое…

— Побереги свои силы, Эллия. Я несу тебя домой.

Она прижалась к нему, коснувшись пальцами чешуи на его груди, прежде чем ее руки опустились.

С колотящимся сердцем Фальтирис отнес ее в туннель и поспешил ко входу в пещеру. Сквозь отверстие было видно ночное небо с бесчисленными звездами, сверкающими на фоне глубокого синего и пурпурного — и драконьей погибелью, слабой, но безошибочно узнаваемой среди всего этого.

Еще один день, и комета исчезнет, и Фальтирис никогда больше ее не увидит. Еще один день, и этот проклятый красный жар наконец рассеется. Еще один день, и Фальтирис и Эллия будут свободны определять свои отношения на своих собственных условиях, свободные от влияния кометы.

Фальтирис остановился у входа, когда красный жар снова охватил его, пытаясь установить контроль над его телом и подчинить его воле кометы. Драконья погибель злобно посмотрела на него сверху вниз, и он почти услышал ее голос в своей голове.

«Ты слаб, дракон. Твое сопротивление бессмысленно. Я твоя хозяйка сейчас и всегда. Сдавайся и бери самку. Возбуди ее, выпусти свое семя».

— Я не сдамся. Я не причиню вреда своей паре, — прорычал Фальтирис.

Он отвернулся от кометы и положил Эллию на пол пещеры, положив ее сумку рядом с ней. Жар потрескивал у него по спине.

Какая разница, если она была больна? У нее все еще была щель, и ему нужно было освободиться, нужно было выпустить немного этого тепла, этого давления. Ей было бы все равно.

Оскалив стиснутые зубы, Фальтирис резко покачал головой. Он снова развернулся к комете, расправил крылья и прыгнул в открытый воздух. Он обрушил всю свою ярость на комету в реве, который вызвал оползень на осыпи под ним и эхом отразился от окружающих холмов и каньонов, расколов небеса, как десять тысяч раскатов грома, прогремевших одновременно.

И он излил всю эту ярость, всю эту вызывающую ярость, весь этот страх в огонь своего сердца, желая, чтобы он превратился в ад, желая, чтобы он поглотил его — желая, чтобы это изменило его.

Взрыв боли, которого он ожидал, пришел и ушел в одно мгновение, такой же короткий и сильный, как вспышка молнии. С каждым разом перемена, казалось, происходила все быстрее и легче, но Фальтирис не остановился, чтобы поразмыслить об этом, приземлившись в своей драконьей форме.

Он мог летать быстрее в этой форме, мог нести ее с большей легкостью — и это было все, что имело значение. Все для нее.

Фальтирис повернулся обратно к пещере и поднялся по склону. Красный жар яростно хлестал по его чешуе, требуя, чтобы он уступил ему, но Фальтирис проигнорировал это. Если драконья погибель заговорила снова, Фальтирис не слушал.

Он потянулся вперед и осторожно подхватил свою маленькую пару, баюкая ее тело в своих когтях. Он зацепил ремешок ее сумки за один коготь. Не взглянув больше на комету, Фальтирис оттолкнулся задними лапами и взлетел, переложив Эллию в двуручный захват, чтобы лучше поддерживать ее.

Все, что он знал о ее народе, это то, что они жили на склоне скалы где-то на юге, в районе, где встречались пустыня и горы. Она ушла из дома в ту ночь, когда появилась комета, и нашла его всего несколько дней спустя.

Это не могло быть далеко.

Эллия была пугающе неподвижна, когда он мчался по небу. Он продолжал двигать глазами, осматривая скалистый ландшафт в поисках каких-либо признаков человеческого поселения — свет и дым обычно были наиболее очевидными — и все это время стараясь не замечать страха, трепещущего в его груди, отчаяния, пробегающего по его конечностям, красного жара, настойчиво царапающего его чешую и царапающего его разум.

Существа издавали свои крики и порхали по земле внизу, некоторые в ужасе, но большинство в агрессивном, похотливом жаре, движимые неделями проклятия кометы, обрушившегося на мир.

Бешено колотящееся сердце Фальтириса было единственным показателем времени, которое он осознавал, бешеным, но устойчивым, громче, чем его хлопающие крылья и ветер, несущийся вокруг него. Если бы только он мог услышать и ее тоже. Если бы только у него была хоть малейшая уверенность в том, что она все еще здесь, что она все еще с ним, что она все еще борется.

— Останься со мной, — прорычал он, его сердечный огонь бушевал и почти вырывал пламя из его горла.

Он не знал, как долго и как далеко пролетел, когда наконец заметил что-то вдалеке — слабое малиновое свечение, отбрасываемое на голый камень. Его сердцебиение сбилось; скорее всего, это было не более чем что-то, отражающее свет окрашенной в красный цвет луны, но это было первое, что нарушило более однородные цвета земли внизу с тех пор, как он ушел.

Это была искра надежды, и он уцепился за нее.

Фальтирис полетел к этому цветному пятну, толкая себя быстрее, сильнее, за пределы, которых он уже достиг. Когда он приблизился к свечению, его природа стала очевидной — это была вода, но свет не отражался. Небольшой бассейн, расположенный в каньоне, излучал свое собственное свечение, независимое от луны и звезд. Он был окружен цветущей растительностью.

Слово, имя, эхом отозвавшееся в глубине его сознания, произнесенное голосом Эллии — Цитолея.

Фальтирис сделал широкий разворот, развернувшись лицом к скалам, осматривая их в поисках любых признаков жизни, света, людей.

Земля вокруг светящегося бассейна была разбита на многоярусные скалы и возвышающиеся скальные образования, которые были усыпаны пышной зеленью. На некоторых из этих растений были распустившиеся цветы, лепестки повернуты к луне — они были слишком хрупкими, чтобы выдержать солнце пустыни. Эта хрупкость слишком сильно напоминала ему его Элию. Она была его цветком, таким красивым, таким ароматным и сладким, таким драгоценным, таким…