Lina Mur - Fifty And One Step Bac
Мишель, Тейрой. Мишель не виновата, Николас. Это
Тейра, её подкупил какой-то урод, она дала все
наводки, но надо искать его, он пропал. Это была её
сестра, но не Мишель. Ты понимаешь? Она не
предавала тебя! Не предавала, ты можешь сказать ей
об этом, когда она приедет.
— Что? — переспрашиваю, а внутри меня леденеет
все с каждым вздохом. Поворачиваюсь к Райли, а он
улыбается.
— Да, Николас, это не Мишель. Я знаю, что все
указывает на неё: голос, звонки, карточка. Все. Но она
этого не делала. Тейра в точности мне все рассказал, все как было на самом деле. А потом просила, чтобы я
помог её сестре. Она решила поехать к тебе, потому
что...теперь понимаю, что это был за диск. Тейра
перехватила и его, передала ей и она подумала...черт, Николас, ты должен ей объяснить, должен сказать, что
тебя подставили, как и её. Брат, все хорошо. Мы
разберёмся с этими мудаками...выясним, кто это
затеял. Обещаю, что выясню. Но сначала...надо
объяснить всё Мишель.
Смех вырывается из моей груди. Так сильно ударяют
по чему-то внутри, а я хочу смеяться. Он разрывает
меня и перерастает в громкий вой. Голова падает на
стол, и я жмурюсь от давления в груди. Кажется, что я
умираю, умираю без воздуха.
Глупая! Я глупец! Боже, да почему же так невыносимо
душно?
Разорвать грудную клетку и вырвать сердце, так
болезненно сжимающееся и перерастающее в
сильнейший ком, перехватывающий дыхание. Голова
кажется сейчас взорвётся от накала, а испарина
моментально покрыла все тело.
Хочу выть, выть, чтобы ты услышала, как мне сейчас
плохо. Чтобы распознала все, что я сделал
неправильно. Но я сам не знаю, что есть правильно
уже! Не знаю! Понимать все и выть от обмана. Обоих
обманули, подставили и отвернули друг от друга. А я
ведь понял, что люблю тебя только недавно.
Буквально этим утром. Этим утром я думал, что прав.
Прав, как обычно! А ты...ты другая.
— Крошка, — шепчу я, поднимая голову. Что-то
щиплет в глазах, и я моргаю, желая избавиться от
этого. Но не получается, щиплет сильно, лезет в глаза, собирается там острыми осколками, а сердце...оно у
меня есть благодаря тебе. Все у меня есть благодаря
тебе, а я...я глупец.
— Только не говори мне... — Райли не договаривает
фразу и видит ответ на моём лице.
А я двинуться не могу. Твои глаза. Твои слезы. Твои
слова. Искренняя и избитая мной, изрезанная. Перед
глазами стоят рубцы: тонкие, сочные, багряные и с
капельками крови. А ты молчала. Зачем же ты себя
подставила? Зачем принесла нам обоим такую боль?
Зачем я появился на твоём пути? За что ты так
провинилась перед судьбой?
И ведь видел, что едва держишься. Обливался своей
болью, глядя на тебя. Выдержала. А я не смог. Не
смог, бросил в сторону. Не могу причинить тебе боль, как бы ни хотелось. Простил...с самого начала
простил, но должен был...привык слишком к этой
жизни. И снова разозлился на тебя, что сильная и не
для меня. Для себя. Эгоист до мозга и костей, потонул
в тебе. Задушил себя своей же рукой.
Задыхаюсь от твоего крика. Не кричи, прошу, не кричи
у меня в голове. Не разрывай мою душу больше. Я
виноват, господи, я виноват так глубоко и гадко, что не
знаю, как реагировать на эту правду. Почему не
подождал? Почему не проверил тщательнее? Почему
не обвиняла меня сильнее, громче? Почему не
ударила меня? Почему?
— Иглы? — спрашивает Райли.
— Двадцать две, — на автомате отвечаю я, а перед
глазами нежная кожа, изуродованная этими
приспособлениями. И ведь не нравилось, но хотелось
унизить тебя, опустить к себе в ад и вознестись снова.
Только вот ты всегда была ангелом, а я падшим. Мои
крылья сгорели, а твои всегда будут возрождаться.
— Девайс?
— Розги.
— Приправа?
— Шампанское.
— Число?
— Двадцать четыре.
— Фейерверк?
— Шампанское.
— Исход?
— Крик и потеря сознания, а затем выброс
адреналина. Сильный выброс.
— Итог?
— Плачевный.
— Блять...блять...прости меня, Николас, прости, что не
успел. Но пока понял, что от меня хотят, пока
выслушал, пока удостоверился. Не успел, прости
меня, — с болью в голосе шепчет Райли.
— Я проиграл, — безжизненно произношу я.
— Нет, мы...ты не подписал его. Контракт так и не
подписан, поэтому ничего не было, — удивлённо
отвечает он.
— К черту этой идиотский контракт! Я и не собирался
его подписывать, только поиграть в доминанта! Я
проиграл её. Я проиграл все, что было у меня. А у
меня была только она. Я поставил на кон своё
прошлое, свои страхи, и ничего не выиграл. Проиграл
душу и свою надежду. Не понимал...не знал, что она
станет той, ради которой готов броситься со скалы, только бы её успеть схватить и обнять. Лететь вниз
спиной и ломать себя, но защищать её. Затонул
разум...помнил...не простил никого из прошлого.
Обманул её, и вот что получил, — словно сам с собой
говорю, но должен хоть что-то делать, потому что
вытекают силы, понимая всю свою чудовищную
натуру. Ни разу в жизни не испытывал агонию любви, от которой готов сойти с ума и сошёл, только ради
тебя. Но не смог...не умел различать знаки
собственного сознания в этом чувстве.
— Подожди...сейчас я что-нибудь придумаю... — он
трёт лоб, вскакивая с места, а я качаю головой, потому
что знаю, все уже знаю наперёд.
— Позвони моим ребятам и узнай, куда она поехала.
Позвони Грегори, я должен знать, что она в порядке.
Ни черта она не в порядке! Но должна быть, поэтому
если надо то пусть он ей колет обезболивающие и
снотворные, только бы во сне прожила это. Пусть
делает все...все, чтобы облегчить ей ад. Я не
помню...не помню...был зол, и не помню, дал ли я эти
распоряжения. Проследи за всем, — обрываю его
мысли, и он смотрит на меня, как на больного. А я
такой и есть.
Я болен, глубоко болен своей любовью. Тобой. Моей.
Единственной и уже не моей.
— Николас, я придумаю...сейчас придумаю!
Нет...прошу тебя...не делай этого, — тихо произносит
он.
— Поздно. Для меня слишком поздно. А для неё рано.
Я не успел...не успел с ней так много...кто-то не дал. И
я узнаю, но не сегодня. Сегодня ночь правосудия. Сам
