К.л. Паркер - Миллион запретных наслаждений
Взять на заметку: в следующий раз, когда лицо Ноя Кроуфорда окажется у меня между ног, руки с его затылка не убирать.
— Опустись, милая. — Он завел руки за мои колени, помогая мне сесть.
Я опустилась на его ноги и тут же впилась губами в его рот, чтобы показать, как я ему благодарна за удовольствие.
— Это… было… так классно, — сумела промолвить я между поцелуями.
— Да? — спросил он с самодовольной ухмылкой.
— Да, — ответила я, прижимая чувствительные складки к его стволу. — Теперь я хочу, чтобы и тебе было приятно.
— Дилейн, — предупреждающим тоном произнес он.
— Я знаю, знаю, но не думаю, что будет больно. Если что, сразу остановимся, хорошо?
Мне очень хотелось это сделать. К тому же я все еще была на взводе, хотя он только что и довел меня до оргазма. Не могу это объяснить, знаю только, что мне правда очень хотелось сделать ему приятное и казалось, что, если я просто отсосу, этого будет недостаточно. Я хотела его. Хотела чувствовать его глубоко в себе.
— Пожалуйста! — жалостливо взмолилась я.
— Мне этого тоже хочется… до охренения, — сказал он, сжимая мои бедра. — Но нельзя. Пока что.
Руки его замерли, он отвернулся. А потом холодным, командирским голосом произнес:
— Сегодня мы пойдем в магазин. Иди одеваться. Я мешать не буду.
Что сейчас произошло? То он был благородным и сексуальным, как Ричард Гир, и вдруг за секунду превратился в тирана, как какой-нибудь Аттила.
— Значит, мы возвращаемся к тому, с чего начинали: «я купил тебя, и ты будешь делать, как я скажу»? — спросила я, снова уязвленная отказом.
— Мы и не отходили от этого. Я сказал, что хочу, чтобы тебе было хорошо, но это ничего не меняет. Просто хотел, чтобы ты знала: я не последняя скотина. — Он по-прежнему не смотрел на меня.
— Хорошо, но я не согласна, — буркнула я.
Если ему хочется играть роль деспотичного босса, то я буду играть роль раздраженного подчиненного.
Встав с него, я вышла из бассейна. Отправляясь на поиски Ноя, я и не подумала захватить с собой полотенце и потому, увидев полотенце на спинке стоявшего рядом шезлонга, забрала его себе. Я услышала, как Ной ругнулся у меня за спиной, но решила, что это не из-за полотенца. Как бы то ни было, я завернулась и пошла одеваться.
Конечно, он был прав. Не в том, что он не последняя скотина, а в том, что ничего не изменилось. Глупо и наивно было с моей стороны, услышав добрые слова, сказанные в порыве чувств, решить, будто у него есть сердце. Да и вообще, какой благородный рыцарь в сверкающих доспехах станет покупать шлюху для собственного удовольствия? И его желание, чтобы и мне было хорошо, ничего не меняет. Он это говорил просто потому, что получал удовольствие, полностью контролируя мое тело, а я такую способность утрачивала.
Поднявшись в дом, я открыла воду в душе как можно сильнее и прислонилась к стене, подставив лицо струям, смывавшим слезы обиды. И что на меня нашло? Я практически вешалась на человека, к которому должна была чувствовать отвращение. Почему, бога ради? Потому что у него умелый язычок?
Я была сама себе отвратительна. Он оставался хищником, и я должна была чувствовать себя его добычей, но вместо этого стала напоминать сумасшедшую нимфоманку.
И чем я занималась, пока моя мама (единственная причина, по которой я пошла на это) была прикована к постели и, возможно, умирала? Я даже не съездила домой и не проведала ее! Хотя, наверное, все-таки не потому, что Ной Кроуфорд заставил меня забыть обо всем на свете, а от стыда. Из-за страха, что, заговорив с родными, выдам себя, боязни, что они каким-то образом догадаются, что я сделала.
Конечно, это было глупо. По сути, я даже не знала, нашелся ли донор для мамы и назначена ли операция. Дез позвонила бы мне, если бы случилось что-нибудь серьезное, но родители продолжали считать, что я получаю образование в Нью-Йорке, а не занимаюсь черт знает чем — в Чикаго, прямо у них под носом. Наверное, они там с ума сходили из-за того, что я не звоню.
Выключив воду, я вышла из душа и услышала доносившиеся из гардероба Ноя многоэтажные ругательства. Это вызвало у меня довольную улыбку. Похоже, он не оценил мои хозяйственные способности. Через пару минут он с грохотом захлопнул дверь гардероба.
— Я буду в машине. И не заставляй меня ждать.
После этого хлопнула еще одна дверь, и он ушел.
Как была, в полотенце, я, взяв мобильник, опустилась на край кровати. Один раз нажав на кнопку, услышала два гудка и голос отца.
— Лейни, милая, что произошло?
От его усталого голоса меня охватило страшное чувство вины.
— Ничего не произошло. Я что, не могу просто так позвонить родителям, узнать, как дела? — спросила, стараясь говорить немного раздраженным тоном. Хотя глупо так скрывать сочувствие, верно?
— Да, конечно, можешь. Как там Большое Яблоко?
— Отлично. Занятий столько, что не продохнуть. Один профессор — настоящий тиран, — ответила я, лишь немного приукрасив действительность. Ну хорошо, я, конечно, солгала, но ведь фактически надо мной стоял человек, который занимался моим образованием. Только не таким, как думали родители.
— Просто учись, не суйся на всякие студенческие вечеринки, и все будет хорошо.
— Папа, у тебя усталый голос. Ты вообще отдыхаешь?
— Да, мне хватает отдыха. — Он вздохнул, думая, что я сейчас, как обычно, начну изводить его разговорами о его собственном здоровье. — Я нужен ей, понимаешь?
— Да. Как мама? — спросила я мрачно.
— Вот она, рядом. Не спит. Если хочешь, можешь поговорить. Ей приятно будет. У нее есть хорошие новости.
— Конечно, очень хочется услышать мамин голос. — Ему было не обязательно знать, как сильно мне хотелось ее услышать.
До моего уха доносились отдаленные голоса и шуршание постельного белья, пока отец передавал телефон матери.
— Лейни? Это ты, детка? — произнесла она чуть слышно.
— Я, мам. Как ты? — выдохнула я.
— Не так уж плохо. — Она беспечно рассмеялась. — Слушай, у меня хорошие новости. Какой-то анонимный спонсор перевел на наш счет в банке огромную сумму! Представляешь? Мак говорит, это какая-то афера, но я верю, что это ответ на наши молитвы.
— Ух ты! Здорово, мама, — сказала я, искренне радуясь, что смогла принести немного света в ее беспробудно серые дни.
Тут у нее начался приступ кашля, и отец забрал у нее трубку, но она успела вымолвить:
— Люблю тебя, милая.
