Викторьен Дю Соссей - Дневник кушетки
Маргарита».
— Ясно, это было что-то роковое! — сказал мой хозяин, вкладывая обратно в конверт сложенное письмо. — Все эти женщины прямо удивительны. Они отдаляются от своих содержателей только лишь за тем, чтобы ухватиться за того, кто может сделать их «дорогим и любимым». Ты видишь, красота моя, каким высокомерным я сделался.
Он тут же сел за маленький столик, взял бумаги, обмакнул перо и написал:
«Любовь моя, твое письмо надорвало мне душу. Я так и думал, что такая гордая и благородная женщина, как ты, должна принести себя в жертву. Тем хуже для нас обоих.
Я тебя больше никогда не увижу.
Я надеялся на счастье только с тобой. Я обманулся. Не нужно мне было так поддаваться иллюзиям. Никогда, никогда я не соглашусь владеть тобой сообща еще с кем-нибудь. Все или ничего! Ты соглашаешься предоставить мне только отрывок из твоей жизни, а этого недостаточно для такой любви, как моя. Я тебя не смогу видеть сегодня, потому что я покину Париж. Я в таком удрученном состоянии, что не могу оставаться в Париже. Я бегу от тебя. Я еще не знаю, где я попробую утолить свою печаль; но я охотно надеюсь, что потом я разыщу женщину, немного похожую на тебя, у которой будут некоторые твои достоинства и которая мне отдаст всю свою жизнь, подобно тому, как я решил отдать ей свою.
Прощай, Марго! Ты могла быть счастливейшей женщиной и сделать меня счастливейшим мужчиной; ты этого не пожелала. То, что должно было нас соединить, должно, таким образом, послужить нашей разлуке. Прощай, прощай! Постарайся не скоро забыть обо мне; я боюсь, что не забуду тебя никогда, несмотря на желание ослабить действие твоей жгучей страсти на мое бедное сердце».
Он заклеил письмо и отнес его на почту.
— Посмотрим, — сказал он потом, — теперь четыре часа… У меня свидание в Frocadero с женой этого идиота инженера; у меня также свидание здесь с красоткой, которая торгует шампанским и любовью. Ну так которая из двух? Я к ним одинаково равнодушен.
Он взял из кармана монету и бросил ее в воздух, крикнув:
— Лицевая сторона — инженер!..
Затем поднял монету: оборотная.
— Пусть так! Девица придет к тебе. Кончится тем, что мне выцарапает глаза эта тигрица из Frocadero! Я назначаю это свидание уже в четвертый раз…
Он расположился в кресле, закурил папиросу, взял журнал, швырнул его и проворчал:
— Какая потешная жизнь! Я устал, надорван… И при этом я жду женщину, которой нужно будет показывать чудеса храбрости. Я ведь не хочу поколебать моей доброй славы и потому умру! Идиотство… Может, пора отдохнуть на природе?.. Деревня, маленький садик с турецкими бобами, земляникой, деревьями, покрытыми листвой… туда прилетят птицы, которые будут щебетать с оглушительным шумом, они мне сделают пи-пи и каки на голову… Как это будет мило! Вокруг меня будут цвести розы, и когда я пойду их обнюхивать, меня укусит оса или большая зеленая муха. Я пойду гулять по деревне, на поля, в леса: тут сердитая корова боднет меня рогами; там змея ужалит меня в ногу, или большая жаба, на которую я наступлю, обрызгает мои ботинки липкой грязью… Так забавно в деревне!.. А! Нет, лучше уж позволить себе тысячу раз трястись в лихорадке, жаловаться на ломоту в суставах, чем отправиться в тень лесов в маленький несносный домишко, где никто ко мне не будет приходить и где я принужден буду в один прекрасный день наложить на себя руки в отчаянии от тех прискорбных дум, которые будут вечно отравлять мое существование…
Дринь!.. Дринь!..
— Это она и есть. Два удара!.. Замечательно!.. Вставай, старье. Ну-ка! Смелей!.. Или тебе захотелось в деревню?..
Он пошел к дверям.
XVIII
Тихо, без всякого шума, вернулся мой хозяин, пробыв вне дома пятнадцать дней. Я, вполне понятно, не буду говорить подробно о том убийственно скучном времени, которое мне пришлось провести в его отсутствие. Привратник являлся каждый раз, когда хозяйка квартиры намеревалась стирать пыль или выколачивать мебель; об этом может кое-что поведать кровать. В последнюю субботу эта пародия на кавалера, запутавшегося в юбке хозяйской дочери; только тогда хозяйка сообразила, что ее дочь далеко не дитя в вопросе об ухаживании. Но эта «неосторожность» не повлекла за собой серьезных последствий; это произошло по ту сторону кровати. Я здесь воздерживаюсь от описания неопрятности этой публики; я обожаю ровные стежки, надушенные юбки, приятный запах, а виденные мною в течение пятнадцати дней рубашки были не первой свежести и чистоты. О! А нижние юбки, ставшие серыми от стирки, грязи, воздуха! Меня тошнит от них. Но я, любознательная кушетка, все же решилась осмотреть это…
Мой хозяин страшно утомлен. Круги под глазами, лицо печальное, лоб нахмурен. Молчит. Усталым взглядом он осматривает вещи, разбросанные в нашей комнате. Воспоминания не веселят его. Понятно, я страшно взволнована и не предчувствую ничего доброго от его задумчивости.
Он сел за маленький столик, на котором было написано так много милых писем; черкнул несколько слов на разных листочках бумаги, поставил печать и отнес на почту.
В течение нескольких минут все мы: мебель, щетки и другие предметы — печально переглядывались. Такое выражение лица бывает у молодых людей, решивших покончить с собой, когда они пишут последнее письмо родителям о принятом ими ужасном решении.
Не прошло получаса с момента его возвращения с почты, как в дверях раздался звонок.
— Женщина! — подумала я.
Нет, это был мужчина, изящный господин лет тридцати семи-восьми, блондин с красивыми усами, шикарно одетый.
— Ну вот! — воскликнул мой хозяин, крепко пожимая ему руку.
Последний не спешил ответить. Очевидно, новость не из приятных. Наконец он решился сказать:
— Послушай приятель, ты должен быть мужественнее.
— А! — воскликнул мой хозяин, — она отказывает!.. Хорошо. Я знаю, что мне теперь осталось сделать…
— Я тебя уверяю, что ты влюблен, — сказал господин.
— Нет, нет, не думай так. Это невозможно, о чем ты говоришь… Видишь ли ты, не все в этом положении смогут перенести эту муку…
— Без сомнения, но у тебя есть энергия, ты это доказывал много раз.
— У меня нет энергии; в эти моменты люди теряют энергию.
— Тем не менее, рассуждая…
— О! Я тебя прошу!.. У меня нет рассудка, я не могу рассуждать. Я хочу совершить важный поступок, который послужил бы уроком тем, которые принуждены будут подражать Симон. Это гадко, мерзко, то, что она делает. Не покидают умирающего человека, не сказав ему последнего прости…
— A! pardon, она не отказывает в свидании; напротив, она желает тебя видеть, говорить с тобой, утешать тебя, вдохнуть в тебя прежние силы; она хочет, чтобы ты принял ее, я говорю тебе.
