Lina Mur - Fifty And One Step Bac
видела в его глазах такой страх, и это причиняет ещё
больше боли внутри. Его глаза стали для меня
запретным наслаждением. Он стал для меня под
запретом.
— Сессия закончена? — шепчу я, изворачиваясь из
его рук, но он держит меня крепко, но так осторожно.
Разве есть уже разница? Нет. Мне больно. Ягодицы
отдаются пульсацией в голове, что мне сложно
дышать, как и делать шаги. Я отступаю, но не могу
стоять в туфлях.
— Да, — кивает Николас, сглатывая, и всматриваясь в
моё лицо.
— Отпусти меня, — говорю я, и плевать на то, что
сейчас рухну без поддержки. Плевать, что ноги так
сильно дрожат, когда я сбрасываю туфли и даже
двигаться больно. Но я это делаю, подходя к халату, чтобы скрыть от него моё тело, израненное его
извращённой и тёмной любовью.
Мне необходимо собрать все свои силы сейчас, и я
пытаюсь...правда пытаюсь, но руки дрожат, завязывая
на талии узел, и я делаю шумный вдох, немного
пошатнувшись и зажмурившись, когда ткань касается
ягодиц. Мне кажется, что кожи там не существует.
— Я прощаю тебя за предательство, Мишель. И
предлагаю продолжить нашу связь с чистого листа, — произносит Николас.
Я медленно открываю глаза и начинаю громко
смеяться. Как же мне больно. Нет. Не физически. Хотя
тело моё горит от ударов. Душа плачет от унижения. А
я? А я смеюсь.
Я не могу стоять и облокачиваюсь ладонью о стенку.
Наверное, он сделал из меня сумасшедшую, больную
извращенку, но я не чувствую тела, только сердце, которое исполосовали.
— Интересная реакция, я рад, что чувство юмора ты
сохранила. Оно мне нравится в тебе, — насмехается
Николас, а мой смех резко обрывается, возвращая
меня в эту отвратительную комнату цирка уродов.
— Это все? Моё наказание окончено? — спрашиваю я, поворачиваясь к нему.
— Да.
Только сейчас я могу поднять голову, скользя
затуманенными от слез глазами по чёрным ботинкам, тёмным знакомым штанам и телу, ранее подарившее
мне наслаждение. Ничего. Одна горечь.
Мои ноги, как и руки сильно затекли, я едва могу
стоять, не согнувшись пополам без помощи, но, превозмогая стонущие мышцы и горящие огнём раны, мне удаётся выпрямиться.
Кто бы знал насколько это сложно. Стоять полностью
обнажённой душой перед этим бесстыдным взглядом, блуждающим по моему истерзанному телу.
Мне кажется, что от перенесённого садистского
избиения тело атрофировалось, как и вся
чувствительность. Не больно. Гадко. Но я завершила
эту историю. Я не упаду перед ним, нет, не сейчас.
Позже я умру, позорно похороню свою любовь. Не
сейчас. Сейчас буду бороться за свою душу в его
лапах. Люблю. Смотрю и продолжаю причинять себе
боль от этой чертовой любви. Не вырвать её, не
приглушить, она стала острее. Она это я. Но не покажу
больше. Слабость.
— Ты слышала меня? Я не повторяю дважды, — голос
Николаса раздражённо зол, но меня это более не
волнует.
Я поднимаю свою сумку и плащ, едва не рухнув на
пол, но удаётся устоять на ногах, и поднимаю лицо, чтобы посмотреть на мужчину, открывшего для меня
ад и рай, и плюнуть ему в эти губы.
— Я. Тебя. Не прощаю, — отрывисто произношу я.
— Что? Да кто ты такая?! Ты предала меня! Ты
говорила, что любишь и предала! Ты не имела права!
— он срывается на крик. Раньше я боялась этого его
состояния, но разве можно после всего бояться
больше? Нет. Я камикадзе. Я испытала максимум
боли и максимум любви. Я нашла свой максимум. Я
нашла своё стоп-слово. Любовь.
— Сессия окончена. Я выполнила свои обещания, теперь твоя очередь, Николас. Я не желаю тебя
видеть, даже слышать твой голос слишком
отвратительно. Ты стал для меня дьяволом. Ты
ошибаешься, всегда ошибался. Ты не умеешь
доверять, хотя разглагольствовал об этом. Ты
нарушил все собственные правила и табу, ради меня.
Но это лишнее. Это ты предал все, во что я поверила.
Ты предал самого себя и меня. И я тебя не прощаю, — сухо...очень сухо говорю, видя, как его глаза
наполняются яростью.
— Я пришла только, чтобы сказать тебе — прощай.
Попрощаться с чудовищем, раненным и одиноким.
Только я понимала тебя, только я могла принять тебя.
Но ты не достоин этого. Вот, — я достаю из сумки
нашу фотографию. И на его глазах разрываю её, затем ещё и ещё и швыряю в него. Она разлетается на
кусочки, как и я в этот момент. Я отдала ему все, а он
не оценил. Не хочу больше напоминания о нём, не
могу стать его полностью. Не после всего этого. Сама
виновата, сама полюбила, сама доверилась и
ошиблась. И сама же должна поставить точку. Сама.
— Ты сказала...ты сказала, что любишь меня. Лгала?
Снова лгала мне? — он смотрит на фотографию, которая стала самой опасной в этой истории, и я
слышу боль в его голосе.
— Я никогда не лгала тебе, Николас. Никогда. А вот ты
пропитан собственной ложью. Ты получил что хотел, получил меня на эту сессию. Но никогда больше не
получишь моё сердце, которое ты убил, полив
шампанским. От него мутит, как и от тебя, — шепчу я, ощущая неприятный привкус во рту. И во мне
буквально взрывается вся обида и боль, до сих пор
прячущаяся за пережитой экзекуцией.
— Ты думаешь, что сломал меня, подчинил себе? А я
прощу тебя и рухну в твои руки, обещая любить? Нет, ты лишь показал мне, что ты никогда не сможешь быть
тем, ради кого можно терпеть все это! Но ты можешь
быть доволен, вызвать сюда своих извращённых
шлюх, чтобы трахнуть. Сессия закончилась, как
закончилась твоя реальность! А в моей все
совершенно по-иному. Ты добился своего, я поверила, что ты опытный Садист и не только тела, но и души, и
сердца! Я испытала боль, как физическую, так и
эмоциональную! И скажу тебе, что эмоциональная в
разы сильнее и изощреннее, чем физическая. Ты был
прав, она останется со мной, но не приведёт к гибели
души. А ты свою продал душу дьяволу за такие игры!
И сейчас я полностью осознала, что любила иллюзию, пародию на мужчину, а не чудовище, которое
манипулирует его слабостями. Ты слабый, Ник! Ты
кричишь о том, что все контролируешь и
демонстрируешь мне это. Но ты потерял контроль над
собой, ты извратил самого себе, и ты мог остановить
все это, но просто не захотел напрягаться. Ты предал
