Оскар Уайльд - Пятьдесят оттенков Дориана Грея
– Если ты встанешь на колени, тебе будет удобнее, – сказал Дориан, взбивая подушку. Она встала и посмотрела на него в ожидании дальнейших инструкций. – Розмари, ты такая красивая сейчас, – произнес он, поглаживая ее по щеке. – Ты должна знать, как мне будет хорошо, если ты это сделаешь. Если ты почувствуешь, что больше не хочешь, только сделай мне знак рукой. Прошу об одном – не прекращай резко, мне может быть больно. И еще кое-что, – он взял ее руку и положил к себе на яички. – Делай рукой вот так, ты можешь нажимать сильнее, помнишь?
– Хорошо, – тихо ответила она.
Розмари так хотела доставить ему удовольствие! Она наклонилась, сделала самый глубокий в своей жизни вдох и оказалась лицом к лицу с его членом. Он был длиннее, чем ее голова, и шире, чем ее улыбка. Она лизнула осторожно, как котенок.
– Медленно возьми его в рот, – говорил он. – Не бойся.
Розмари кивнула и случайно наткнулась на него лбом. Они оба вскрикнули от неожиданности. Но когда она взяла его в рот, они оба сразу же забыли об этом происшествии.
– Глубже, – сказал Дориан. – Как только сможешь.
Господи, неужели это только часть? Взявшись одной рукой за его яички, другой она направляла оставшуюся половину – если не больше – себе в рот. Он был горячим и соленым на вкус. Вдоль всей длины шла пульсирующая вена. Она провела вдоль нее языком. Дориан вздрогнул от удовольствия.
– Да, – произнес он. – О, Розмари.
Он положил руки ей на голову и начал двигать ее вперед и назад, и его член дотрагивался до таких частей ее горла, которых никогда раньше не касалась человеческая плоть. Розмари прижимала губы к зубам и слюной старалась смочить его пенис, чтобы он легче двигался. Внезапно она издала ужасный квакающий звук, но продолжала с еще большим усердием, используя вену, чтобы правильно определять направление. Ее собственное возбуждение напоминало о себе влажным ощущением под юбками, но она стремилась закончить данную ей работу. Она почувствовала спазм. Он крепко держал ее за голову, только ее пальцы продолжали двигаться.
Он закричал, потом еще и еще. После третьего крика горячая струя полилась ей в рот. Она отклонилась и сплюнула на пол.
Дориан лег на спину, пытаясь восстановить дыхание. Он слепо пошарил рукой и, нащупав ладонь Розмари, положил ее к себе на грудь.
– Дорогая моя, это было прекрасно, – сказал он. – Я думаю, со временем ты будешь очень хорошо это делать. У нас восемь дней, чтобы тренироваться.
Розмари легла ближе к нему и обвила рукой.
– Я что-то сделала не так? – спросила она, взглянув на лужу спермы на полу, как будто это не было доказательством ее успеха.
– Милая моя, – ответил он, целуя ее руку, – все было замечательно. Только пару раз ты задела меня зубами, а ты понимаешь, как это неприятно для чувствительного мужского органа. И под конец лучше быстрее двигать рукой, вынув его изо рта.
Розмари перекатилась на спину и вздохнула. Ей нужно было что-то сказать ему, но она не могла понять, что. Все это разочаровывало ее. Больше всего на свете она хотела доставить ему наслаждение, и, казалось, ей это удалось, а сейчас он делает замечания, тогда как в ней самой не утихает порочная страсть. Она не хотела больше лежать в кровати, но, вспомнив многочисленные указания, свернулась калачиком возле Дориана, слушая, как он легко похрапывает.
Всего лишь восемь дней в месяц. И на этот раз он не бил и не душил ее. Жизнь стала гораздо привлекательнее с сегодняшнего утра, когда ей казалось, что она умрет в одиночестве. Она посмотрела на свою руку, на которой вскоре появится кольцо его матери. Она подумала о своей собственной матери. Она не любила отца, зато любила кого-то другого – так сильно, что оставила свою семью. Она ненавидела ее за это, но какой-то частью своей души понимала. Когда она смотрела на спящего Дориана Грея, который тихо посапывал во сне (божество с трогательными человеческими чертами), она старалась вообразить, что могла бы оставить ради него. Сказать «все» значило не сказать ничего. Она была гораздо счастливее своей матери.
Глава 11
Дориан хотел видеть ее каждый день, но она отказывала ему, ссылаясь на усталость. Томление по нему все не проходило, и она хотела взаимности, каким бы естественным ни было то, что он заставлял ее делать.
На восьмой день кровотечение прекратилось. Розмари чувствовала себя разбитой и вялой, так долго пролежав в постели. Она заставила себя съесть обильный завтрак, это был первый полноценный прием пищи за последнюю неделю. Паркер положил ей на кровать груду корреспонденции. На самом верху лежала записка от Дориана, которую доставил посыльный. Записка гласила, что он пошлет за ней экипаж к 11 часам и в полдень уже будет ждать ее в своей постели. Она покончила с остатками завтрака и бросилась в ванную комнату.
Сидя в экипаже, она пыталась отогнать от себя настойчивую мысль, которая, как гноящаяся рана, не давала ей покоя все эти дни. Она и без того была на грани нервного расстройства, которое не поддается в эти дни ни логике, ни рассудку. Прошлой ночью, не в силах больше спать после целого дня, проведенного в кровати, она взяла книгу, которую когда-то давно принесла ей Хелен. Книга называлась «Страсти по Альфонсу Гри». Это был любимый роман Хелен, странный, неприятный. Розмари едва могла просмотреть его, а уж о том, чтобы сделать своей настольной книгой, как сделала Хелен, и речи не могло быть. Но она знала, что главный герой – Альфонс Гри – занимался любовью со своими возлюбленными, избирая для этого самые зловещие способы. Одну за другой он оставлял их полумертвыми, связанными на полу. Одна из сцен была так живо описана, что Розмари не смогла дочитать до конца. Альфонс душил женщину, проникая в нее сзади и свободной рукой выдергивая целые пряди ее волос. Женщина отчаянно боролась, пытаясь сохранить себе жизнь. Это была всего лишь вторая глава.
Неужели Дориан был в некотором роде похож на этого Альфонса Гри?
Нет! Он прекрасен – и душой, и телом. Он был так изящен и невинен, когда она писала его. Но с тех пор многое изменилось. Она вспомнила, как его руки обхватывали ее шею, когда они занимались любовью. У нее на животе появились синяки от его толчков. Но вслед за этим последовало письмо, в котором он просил прощения, говорил о безумии, которое нашло на него, и обещал, что никогда больше не выйдет за границы разумного. Слова устремлялись со строчки на строчку, как будто бежали от него, как будто он не мог надолго удержать их.
Она должна обсудить это с ним. Экипаж доставил ее к его дому, и она гордо прошла по дорожке, кивая желтым макам, как будто признавая их красоту и приглашая убедиться в ее собственной.
