Извращённое чувство (ЛП) - Макинтайер Эмили

Мы становимся ещё на шаг ближе к тому, чтобы «Sultans» стали моими, как и Ясмин. Она подписывает своё имя, а затем поднимает на меня взгляд, и её лицо мрачнеет.

Она сжимает челюсти, и я улыбаюсь ей.

— Что теперь? — спрашивает она.

Я улыбаюсь.

— Мы поженимся, Gattina.

Энтони стоит впереди с вытянутым и мрачным лицом, проводя, наверное, самую быструю церемонию в истории Нью-Йорка.

Ясмин открывает рот, когда я достаю канареечно-жёлтый бриллиант весом 8,92 карата и надеваю его ей на палец вместе с кольцом c дорожкой из бриллиантов. Сохраняя невозмутимое выражение лица, она надевает простое чёрное кольцо на мой палец. Но чувствую, как дрожат её руки.

Когда я приближаюсь, то убираю от лица её густые чёрные волосы.

— Это та часть, где я должен поцеловать невесту?

На самом деле я не хочу этого делать, но она была такой послушной и покорной всё время, что провела здесь, и какая-то часть меня хочет увидеть, как сильно она может разозлиться. Я хочу разжечь тот огонь, который мне так нравится ощущать, просто чтобы представить все способы, которыми я хотел бы его погасить.

Она проводит руками по моему торсу, отчего мои мышцы напрягаются. Я борюсь с желанием оттолкнуть её, когда она кладёт пальцы мне на грудь. Смотрю на неё сверху вниз, моё тело напряжено, как доска, нервы на пределе от того, что кто-то прикасается ко мне. Я делаю глубокий вдох, и она ухмыляется, приподнимаясь на цыпочки. Если бы я не был так внимателен, то подумал бы, что она наслаждается этим, но я вижу вспышку гнева в её глазах прямо перед тем, как её губы встречаются с моими.

Мои нейронные связи активируются с невероятной силой, почти болезненно, но я преодолеваю это ощущение и обхватываю её за талию, притягивая ближе. Мои зубы впиваются в её нижнюю губу, чтобы удержать её рядом.

Её губы приоткрываются, и я вдыхаю её дыхание, словно украденный воздух.

Наши глаза широко распахнуты, и мы оба не хотим уступать в этой битве желаний. Мой язык скользит по её языку, и она напрягается, но позволяет ему двигаться. И когда я углубляю поцелуй, погружаясь в сладкий вкус её губ, её веки начинают трепетать, прежде чем полностью закрыться. Её тело расслабляется в моих объятиях, и она начинает целовать меня в ответ.

У меня внутри всё переворачивается, член становится таким твёрдым, что начинает болеть, и я сжимаю в кулаке ткань её платья. Впервые в жизни я понимаю, что не могу подойти достаточно близко. Это застаёт меня врасплох, и мне следовало бы насторожиться, воспринимать это как сигнал опасности, но вместо этого я теряюсь от новых ощущений, когда кто-то прикасается ко мне, и мне не противно от этого.

Я провожу рукой по её боку, наслаждаясь её вздохами, и обхватываю её подбородок, надавливая большим пальцем, чтобы открыть её рот ещё больше.

Господи.

Кто-то откашливается, и мы с Ясмин отскакиваем друг от друга, отдёргивая руки, словно обожглись.

Она подносит пальцы ко рту, а её широко раскрытые глаза наполняются ужасом, пока она смотрит на меня.

Я стараюсь выглядеть уверенно, хотя внутри меня всё трепещет.

— Не смущайся, Gattina. Теперь ты моя жена. Никто не скажет и слова, если ты возьмёшь то, что принадлежит тебе.

Она прищуривает глаза, но опускает руку и оглядывается по сторонам, глядя на Сиару, Расула и Энтони.

— Я предпочитаю делать такие вещи наедине.

На моём лице медленно появляется улыбка.

— Тогда поехали домой.

1

9. ЯСМИН

Дом Джулиана великолепен, и мне больно это говорить. Он настолько ужасен, что в моей голове всё остальное, связанное с ним, кажется мне таким же плохим. Поэтому, когда он вёз нас по скрытым холмам Бадура, мимо железных ворот и вдоль рядов деревьев, которые растут вдоль его подъездной дорожки длиной в шесть с половиной километров, я была, мягко говоря, потрясена открывшимся видом.

И вот я в гостиной, которая находится рядом с открытой кухней, смотрю на густой лес, который скрывает его особняк от посторонних глаз. Прекрасный вид, которым я бы насладилась, если бы всё было иначе. Солнце начинает садиться за верхушки деревьев, и сквозь листву пробиваются приглушённые оранжевые и розовые оттенки.

Но вместо того, чтобы получать удовольствие от этого зрелища, я пытаюсь сдержать тошноту.

Я поцеловала его. Типа, по-настоящему поцеловала. Мой язык почти достиг его горла. Я могу притворяться, что это всего лишь моя роль — и, по правде говоря, всё началось именно с этого, — но я пытаюсь быть честной с самой собой. Мне нужно быть откровенной, иначе мой разум слишком запутается во лжи, чтобы увидеть финишную черту и иметь шанс выбраться из этой ситуации.

И, честно говоря… на мгновение, когда он поцеловал меня, я забыла, где я и с кем.

От мысли о том, что Эйдан узнает об этом, у меня сводит живот.

Моё новое обручальное кольцо сверкает в тусклом свете гостиной, и я опускаю взгляд, чувствуя, как сжимается сердце. Это кольцо — настоящее произведение искусства: жёлтый бриллиант, обрамлённый двумя белыми бриллиантами в форме трапеции. Я не хочу думать о том, что человек, которого я ненавижу больше всего на свете, выбрал для меня нечто столь же прекрасное, как то, что я бы подобрала себе.

Меня это злит, ведь Джулиан разрушил ещё одну вещь, которая была мне дорога. Я не могу наслаждаться красотой кольца, не вспоминая о цепях, которые к нему прикованы.

Боковым зрением я замечаю бокал с шампанским и отрываю взгляд от своей руки, чтобы посмотреть на Джулиана, который протягивает мне напиток.

— Предлагаю выпить, — говорит он.

Я поджимаю губы.

— Здесь не за что пить.

Он вздыхает, нахмурив брови, и я на мгновение задерживаюсь, чтобы посмотреть на него. Действительно посмотреть на него. Он — великолепное создание, и я бы солгала, если бы сказала, что он не вызывает восхищения. Он одет в джинсы и чёрную рубашку с длинными рукавами, которые закатаны выше локтей. Татуировки покрывают его руки от кистей до плеч, а некоторые даже видны из-под воротника рубашки. Его загорелая кожа безупречна, а линия подбородка словно высечена из камня и обрамлена аккуратной щетиной.

Я ненавижу то, насколько он привлекателен. Но, возможно, в том, что дьявол предстаёт в образе совершенства, чтобы искушать души, есть смысл.

Он ставит бокал, который я не взяла, на круглый столик рядом с коричневым кожаным диваном, а затем откидывается на спинку, оценивающе глядя на меня.

— Не нужно раздувать из мухи слона, — говорит он.

Я усмехаюсь, отворачиваясь от него.

— Ничего личного, понимаешь?

— Избавь меня от этой ерунды, — говорю я. — Мы оба знаем, что это такое.

В его глазах появляются весёлые искорки.

— Да? Ну, просвети же меня.

Я напрягаюсь, когда поворачиваюсь к нему всем телом.

— Ты пытаешься контролировать всё, чтобы получить то, что хочешь.

На его лице появляется улыбка, похожая на улыбку Чеширского кота.

— А что плохого в моем желании получить то, что я хочу?

— Причинять боль другим людям неправильно, Джулиан. А шантажировать меня, чтобы добиться успеха после смерти моего отца — это отратительно.

Он выпрямляется.

— Я…

Я машу рукой в воздухе.

— Прибереги эту чушь для того, кто в неё поверит. Я не настолько невежественна, как ты всегда думал.

Он скрещивает руки на груди.

Вскинув голову, я делаю шаг к нему, затем еще один, не останавливаясь, пока не оказываюсь прямо перед ним, вытягивая шею, чтобы разглядеть каждую эмоцию на его лице.

— Он вообще когда-нибудь был тебе дорог? — спрашиваю я.

Он вскидывает голову.

— Кто?

— Мой отец.

Его ноздри раздуваются, мышцы на скулах напрягаются, когда он стискивает зубы.

— Готова поспорить, ты ждёшь не дождёшься его смерти, чтобы ворваться и забрать всё, что принадлежит ему по праву. А меня тоже убьёшь? — выплевываю я.