Коллектив авторов - Сборник коротких эротических рассказов
— Так вот и у меня… — это она растолковывает мне намек, — и у Лапиной тоже, мы как-то всегда вместе.
— П-фф! — я пожимаю, плечом как герой кинобоевика, и вижу как неприятно кособочится отражение худосочного типа в зеркале (видимо кривовато повесили), — мы и без этого обойдемся! Ты вот поцелуй меня, сама знаешь куда…
И, держа ее на руках, продолжаю свой жизненный путь к тому, что сейчас просто не может не случиться. Когда через час уговоров, обещаний, поцелуев, вскриков, объятий, жаркого дыхания, судорожно сжатых кулачков, зажмуренных глаз, медленно, со стоном, раскрывающихся губ и дрожащих на искаженном нетерпением лице ресниц, слабого лепета, в котором только тот, кто сейчас тискал это, оказавшееся таким нежным и милым существо, мог разобрать слова благодарности, когда она лежала, все еще вздрагивая под моей ладонью, — я был уже абсолютно трезв. И тогда вместе с мутным рассветом в окно заглянул
ДЕНЬ ВТОРОЙ
После завтрака мы расселись в автобусе, по пути Ленка успела мне сказать, что Коля вторую Ленку «убил и съел». Коля подтвердил известие, добавив сугубо конфиденциально, что ему это как-то не помешало и особых неудобств он не испытывал. Решив не терять зря времени в автобусе, мы воздали по справедливости шоколадному ликеру — это моя страсть (я имею в виду стремление к справедливости). Остаткам ликера воздали Ленки и наши соседи.
Когда мы воздавали третьей бутылке, нашим занятием вдруг заинтересовался руководитель группы. Повернувшись, он строго посмотрел мне в глаза. Захотелось встать и снять шляпу. Но поскольку в автобусе качает, да и шляпы у меня нет, я просто закрыл глаза. Решив таким страусиным образом все проблемы, я продолжал, запрокинув голову, пить ликер прямо из горлышка. Первым засмеялся Коля, третьим, надо отдать ему должное, руководитель.
— Наш Алексеев — просто Лексонен! Даже фамилия похожа… — сказал, давясь от смеха, черненький Гоша.
Автобус грохнул — хохотали все. Лексонен — так звали пьяного финика, который после посадки, пытаясь выйти из самолета, вставал и, ударившись головой о багажную полку, падал обратно в кресло. Затем, оправившись от потрясения, начинал все сначала, но с тем же результатом. Он ничего не понимал, и лицо у него было то деловое, то обиженное — в зависимости от фазы его бесплодных усилий. В это время уже вышедшая на поле финская группа дружным хором звала страдальца: «Лек-сонен! Лек-со-нен!». А в досмотровом зале, перед экспресс-анализом на СПИД, всего повидавшие чиновники не без интереса наблюдали, как на ленте багажного транспортера, среди чемоданов и сумок, лежит размахивающий руками тип и горланит непотребности. Так и я вкусил дурной славы — между завтраком и обедом.
В пещере я ничего нового для себя не узнал, кроме того, что там приятно целоваться. День и вечер промелькнули незаметно, а когда в одиннадцать мы поднимались на лифте, Коля с Ленкой вышли на нашем этаже, а мы с Марковой поехали дальше…
— Ты знаешь, а сегодня уже можно, — заявила, потупясь, свежевымытая Ленка.
— Гм, ну и прекрасно! — я чувствовал себя чуть неловко (кстати, а что надо говорить в таких случаях?). Выйдя из ванной комнаты, я нырнул к ней под одеяло и обнаружил, что она находится в форме N3: трусики, бюстик, ночная рубашка. К тому же она сразу выключила единственный светоч ночник. Стало темно и страшно. Я зашарил рукой у кровати.
— Только не зажигай!
— Почему?
— Ну не надо, хорошо?
— Да почему же? Ты такая красивая, я хочу тебя видеть…
— Нет!!!
— Ну вот, приехали…
— Ты будешь обо мне думать… и вообще…
— Ты что, перестань!
— Ой, нет-нет…
Короткая борьба за право жить при свете завершилась поражением сил тьмы.
А вот борьба с излишествами в одежде полным триумфом не увенчалась. Не помогла и сила примера — хождение по комнате в чем есть, а точнее в чем нет, потому что как раз на мне-то ничего не было. Мы дошли до формы N1 (трусики), и дело застопорилось. Только через четверть часа, когда она обхватила ногами мое бедро, и побелели костяшки ее пальцев, вцепившихся в мое плечо, мне удалось тихонько стянуть ногой одеяло и спихнуть его на пол. Она испуганно открыла глаза, но я, завалив ее на подушку, стал целовать ее тяжелую набухшую грудь с бесстыдно торчащим розовым соском — и она, застонав и обхватив меня руками, закрыла глаза и запрокинула голову. Я целовал ее синюю жилку на шее, ключицу, покрытую мурашками, втянутый влажный живот, а она стонала, что-то лепетала и вздрагивала. Я уловил в ее шепоте: «Милый, иди же ко мне…» и скользнул рукой вниз по животу. Когда я коснулся чего-то влажного, горячего и нежного, ее пальцы буквально впились в меня, а из горла вырвался сдавленный вскрик.
Я не стал торопиться и через несколько минут довел ее (и себя) до такого состояния, что буквально за мгновение трусики превратились в маленький и влажный белый комочек, он улетел в угол, а я набросился на нее, как доисторический волк. Я кусал ее нежную грудь, упираясь одной рукой в матрац, а другой придерживая под лопатками; я хватал зубами сосок, облизывая языком его кончик, вырывая у нее крики страсти и боли; отпускал ее на секунду и смотрел на искаженное сладкой мукой, раскрасневшееся прекрасное лицо. Она, не успев перевести дух, тянула мою голову к себе и шептала: «Еще…». Видимо, я немножко сошел с ума. Наконец, когда терпеть больше было невозможно, я прижал ее сверху и минут пять мы испытывали кровать на прочность…
…Страсть схлынула, осталась нежность. Я почему-то держал ее за ухо. Полежав на отсыревшей постели, мы перебрались на вторую и повторили, а потом сразу уснули.
Со звонка Коли, сообщающего, что почти все уже позавтракали, для нас начался
ДЕНЬ ТРЕТИЙ
В автобусе мы сели вместе (дружная семья Лексоненов из четырех человек, шутил Коля), вместе лазали по развалинам крепости, вместе обедали и бродили по магазинам. Как оказалось, у нас с моей Ленкой было много общего: мальчики пяти с половиною лет, звали их Андреями. Вот только мужа звали у нее Марат, а не Марина, как мою жену, впрочем, она называет его Марик. Вечером в баре, вдоволь натанцевавшись (ей нравится это странное занятие), мы сидели в углу и говорили.
— Он хороший, но только все время занят — то возится с машиной, то на каких-то сборах с пионерами… Ты знаешь, ведь мне уже 29, а он мною как-то не очень интересуется. Я у него как кукла, красивая жена для показа в обществе, к тому же бесплатная домработница…
— А, ну конечно! Значит так любит… — голос у меня довольно мерзкий, кажется, я ревную.
Наша беседа через лифт и холл постепенно перетекает в наш номер.
— …Вот я и возвращалась с ночной смены пешком. Там так пусто, все дома на капремонте. Я уже почти до переулка Ильича дошла, ситуация, черт бы ее… Они сразу меня схватили и затолкали в подворотню, нож достали и говорят, мол, пикнешь — пришьем. И рвут воротник. Ну, что тут делать, я сама все расстегнула, чтобы не рвали, и они меня так вот, по очереди, стоя… Гады.
