Камиль Лемонье - В плену страсти
Так успокаивается постепенно первобытный, кипящий хаос в человеке и уступает место безмятежному покою. Само человечество – лишь конкретный образ вселенной, и все его переживания отражают лишь великое биение сердца земли. Я успокоился. С души исчез мучительный осадок, уступив место благодатному покою, ясной и бодрой решимости.
Полный жалости и доверчивости шел я навстречу Од с распростертыми руками, готовый заврачевать те раны, которые они ей причинили. Меня охватила наивная мысль, что она несчастна и скорбит о нашем обоюдном изгнании.
Эта была из всех иллюзий самая опасная. Испытание, которому я подвергался, только сильнее растравляло мои язвы.
Ее чары не исчезли и разъедали мою отравленную кровь.
Увы, я был введен в обман ласковой насмешкой пейзажей. Они вызывали во мне желание, не внушив сил для борьбы с искушением.
Осенняя листва уже подернулась желтизной. Воздух становился холодным от туманов, и во мгле просыпалось утро. Наступили суровые и безмолвные вечера.
Если бы в это время я смог отречься от моей деспотической любовницы, – как прекрасна была бы вся остальная моя жизнь.
Но Од жила во мне с преображенным от жалости и смирения лицом, превратившись в страдающую возлюбленную, призывавшую меня ради нашего обоюдного исцеления.
В красоту облеклись мои обманчивые мечты и, не переставая, разъедали меня прежние, ядовитые соки. Я жаждал лишь одного: загладить мою вину перед ней, воображая, что она винит себя еще сильнее. Я жаждал ее всей душой, которая казалась мне обновленной, а на самом деле была еще слабее прежнего.
Мой друг хотел задержать меня до зимы у простых обитателей фермы.
– Поверьте, – убеждал я его, – силы мои прекрасно восстановились, я совершенно излечился как от зловещей любви, так и от влияния Од на меня.
Мой друг кивал незаметно головой и говорил мне о человеческих слабостях. Я не возражал ему больше и однажды, чуть забрезжило утро, взял страннический посох и простился с моими хозяевами.
Я шел лесом. Вдыхал его оздоровляющие ароматы. Запоздалая роса искрилась лучами перламутра на мшистой дороге, еще мокрой в ранний, влажный утренний час! Нежная лазурь небес была как бы прелюдией грядущего.
Я не ускорял своих шагов. Моя походка была спокойна, как и душа.
«Я совсем выздоровел, – убеждал я себя, – ведь я по собственной воле сокращаю шаги, которые приближают меня к Од».
Я наслаждался еще своим спокойным настроением, когда городские башни стали вырисовываться на туманном небосклоне.
Движение моей крови ускорилось. И сердце сильно забилось. Мне следовало бы внимательнее отнестись к этому необычайному возбуждению и вернуться обратно, возвратиться к благодатной природе, к ее безграничному покою. Но соки мои уже забродили. Нервы напряглись. Я чувствовал на своих губах ощущенье ее поцелуя.
Я зашагал вдвое скорей. Вся моя воля исчезла, исключая той частицы ее, которая отдавала меня отныне всецело в ее власть.
Я должен был держаться за перила лестницы, чтобы подняться к себе. Я не чувствовал большей слабости в тот день, когда уходил из этого дома. Наконец, я отворил дверь.
В моей комнате сидела Од.
Глава 31
Как будто ничего не переменилось. Как будто я только пошел, как делал раньше, купить легкую закуску, которую она любила: закуска эта восстанавливала наши силы после испытанных наслаждений. Од подошла ко мне и просто протянула руку:
– Я знала, что вы скоро придете, – промолвила она, – и вот, я вас поджидала. Никто здесь не подозревает, что последние дни я сидела у вас в этом кресле за опущенными занавесками. Уехав так поспешно, вы забыли вынуть ключ из двери, и у меня был всегда свободный доступ к вам. Я подумала, что вы не будете сердиться за то, что мне приятно находиться среди вещей, которые жили вместе с нами.
Я трепетал от надежды найти на ее лице следы страданья. Но она не казалась грустной и только относилась ко мне необычайно серьезно.
– Од, Од! – воскликнул я. – Ты никогда не простишь меня за то, что я хотел тебя покинуть? Теперь ты не можешь уже не знать, что я на самом деле надеялся обрести в себе силу никогда больше не видеть тебя. Но она не может сравниться с той, которая сегодня привела меня к тебе!
Я усадил ее в кресло, обвил руками. Она была спокойна и как-то уверена в себе. Я не мог бы сказать – была ли она счастлива этим мгновеньем, когда после разлуки, чуть было не порвавшей совсем наших отношений, мы снова вернулись друг к другу. Все мое тело вздрагивало. Ее платье доставляло мне сладкое мученье, как власяница, надетая на мою любовь. Я распустил ее волосы, столь черные, что казались в темноте кроваво-красными, и завернулся в них, как в саван.
Бешенство обдавало меня. Нервный ток пронизывал мои пальцы, в которых нарастала какая-то сила. А она оставалась холодной и какой-то чуждой и себе, и мне.
– Я ни в чем не упрекаю вас, – сказала она, отводя мои губы своими руками. – Мне не в чем вас упрекать. Может быть, оба мы обманывались. Останемся просто друзьями, так как мы не могли больше быть…
Она не договорила, удерживаясь от более определенного выражения и, казалось, боялась намекнуть на любовь, чтобы не оскорбить ее.
Но я воскликнул.
– Од, Од! Я вернулся, я твой. Забудем все, кроме радости находиться вместе друг с другом. На этот раз я приношу тебе мою искреннюю любовь.
Она пристально и странно поглядела на меня и проговорила:
– Помни же, что не я тебя звала. Ты возвратился по собственной воле.
Она говорила мне тихонько с оттенком ласки, называя меня на «ты».
Я не думаю, чтобы она притворялась, и, однако, она мне сказала то, что сделало меня на будущее время, в силу какого-то молчаливого соглашения, ее покорным рабом. Я покрыл ее поцелуями и воскликнул:
– Од! Ведь я не мог бы жить без тебя. Убегая от тебя, я убегал от самого себя. Ты там, в природе, была гораздо ближе ко мне.
Теперь в первый раз она рассмеялась своим немым смехом и, увлекая меня в соседнюю комнату, проговорила:
– Видишь, я уже приготовила постель.
Ничто не могло бы лучше, чем эта фраза, передать, насколько она была уверена во мне и сколько в ней было насмешки над моим неудачливым отъездом. В своем смущении я видел только одну покорность с ее стороны, радушие и приветливость верной рабыни любви.
– Пусть сожаление о проведенных вдали друг от друга часах разлуки потонет в нашем наслаждении и будет навсегда погребено.
Ее волосы раскинулись, как ветви пальм. Она взяла мой рот своими губами и, как прежде, влила в него струю жизни.
И никогда я не находил ее более прекрасной и желанной…
Мы любили друг друга до изнеможения.
Глава 32
