Очаровать дракона (ЛП) - Мило Аманда

Самцы моего рода драконов особенно используют наши оборки во время брачных танцев. Поскольку нас так привлекает цвет, остается загадкой, почему наши чешуйки такие простые. Блестящие, но простые. Однако наши оборки придают нам хоть какое-то украшение.

Мои же вздуваются вокруг шеи без всякой сознательной мысли, либо в надежде, что Аделла будет поражена их внушительными размерами, либо она найдет меня более интересным для глаз и, возможно, никогда больше не взглянет на другого дракона, потому что она нашла меня и мой значительный гребень таким ошеломляющим.

Многие существа считают драконов чудовищами, но я надеюсь, что моя пара не считает меня таковым. По отношению к ней я буду стремиться только показать ей любовь и заботу, и как сильно я буду желать, чтобы мы могли разделить похотливое спаривание.

Вместо того чтобы быть пораженной или очарованной, я не могу сказать, замечает ли она даже мою попытку привлечь ее внимание.

Ее лицо сморщилось, как будто кто-то обрызгал ее хвост дольками лайма и копченой солью.

– И это должно заставить меня чувствовать себя лучше? Ты бы никогда не захотел меня. Ты же хотел иметь кого-то другого.

Я долго моргаю. Что? Мой разум лихорадочно работает, пока я пытаюсь понять, что же такое вырвалось у меня изо рта. Хохлатые Мерлины – не самые общительные представители драконьего рода, а это значит, что я очень плохо умею поддерживать разговор. Вы можете сказать, что у меня нет никакого навыка вообще... об этом свидетельствует тот факт, что я сумел оскорбить свою пару в течение нашего самого первого дня вместе. Формально это наш первый час. Отлично сработано, Калос.

Судя по взгляду, Аделла начинает злится. Если бы она была драконихой, я бы сказал, что она выглядит опасной.

– Ты хотел съесть меня, но вместо этого сделал своей парой?

Ее руки шлепнулись на колени... или... там, где должны были бы быть ее колени, если бы она не была наполовину водной тварью.

– Отмени это!

– Я не могу, – бормочу я, приблизив морду к ее лицу, чтобы получше рассмотреть ее. – У тебя действительно красивые глаза. Такой цвет. Такой блестящий...

Ах. О, боже мой! А вот и выражение неподдельного негодования, которого я ожидал раньше.

– Да что с тобой такое?! – она визжит.

Я вздрагиваю. И сразу же отмечаю, что опасно злить мою пару, если только у нее не развился ларингит. Я слышал о песне русалки, но ничего не знал об их крике.

Оглушительный.

Я наклоняю лапы, пока она не скользит в одну из моих ладоней. Затем осторожно постукиваю мякотью когтистой лапы по впадине в ухе, надеясь остановить звон.

– Боюсь, что скоро я полностью зациклюсь на каждой твоей прелестной черте.

Я бы все равно зациклился на ее прекрасных чертах; даже если бы она не была моей парой, она необъяснимо прекрасна.

– Видишь ли, у меня скоро начнется гон, – объясняю я. – Брачная лихорадка будет поглощена кровавой луной. Все драконы страдают под ее сиянием. А теперь, когда у меня есть пара, мои инстинкты…

– У тебя ничего нет! – отрицает она, и голос ее дрожит. – Я не могу жить вне воды! – она умудряется устраивать кошачий концерт.

И василиски – будь они прокляты, но мои ушные впадины как будто шелушатся. Я смотрю на нее сверху вниз, совершенно ошеломленный. У этой моей русалки есть крик, о котором кто-то должен был меня предупредить. Это ужасное откровение. Бухта русалок могла бы сразить дракона, если бы знала их силу.

– Посмотри на меня! – плачет она. – Я чувствую, как моя кожа высыхает, как чешуя становится все туже и туже. Мне больно слишком долго находиться вне воды. Ты должен вернуть меня обратно!

– Больно?

У меня сжимается сердце. Я подношу кончик пальца к ее блестящему чешуйчатому хвосту, паря, как будто я могу погладить ее – но внезапно, я боюсь сделать это. Воздушные потоки, когда мы парили... они казались мне удивительными. Я и понятия не имел, что причиняю ей вред.

– То, что я сделал... причиняет тебе боль?

Еще больше слез стекает по ее щекам, высасывая драгоценную соленую жидкость, которую она не может потерять.

– Да. Пожалуйста, пожалуйста, отпусти меня.

Я осторожно поднимаю большой палец, чтобы смахнуть ее слезы, и пытаюсь остановить поток, держа большой палец перед ее глазницей.

Но это не работает.

– Что ты делаешь? – спрашивает она, ее голос водянистый, и она пытается отступить.

– Я пытаюсь помочь тебе перестать плакать, – говорю я ей. – Ты не можешь позволить себе тратить свои слезы. Ш-шш, ш-шш.

Она шлепает меня по большому пальцу.

– Перестань на меня шикать! Мы слишком разные. Ты должен вернуть меня обратно в бухту!

Чувствуя, как угрызения совести комком оседают у меня в животе, я снова обхватываю ее лапами.

– О, спасибо, спасибо, спасибо... – она начинает петь, и я впервые осознаю, что я чудовище, как и многие другие существа, возможно, считают каждого дракона.

Потому что самец, который сознательно разбивает сердце своей пары, не может быть ничем иным, как чудовищем.

Она смотрит сквозь мои когти, с благодарностью глядя на меня. Черт бы меня побрал! Глядя в глаза Аделлы, я не сомневаюсь, что разлука с домом и семьей на всю оставшуюся жизнь разобьет ее вдребезги. И я ненавижу то, что не могу позволить ей вернуться туда, где она больше всего хочет быть во всех мирах.

К сожалению, я с трудом сглатываю.

– Прости меня, моя маленькая пара, – говорю я ей еще раз. – Но я никогда не отпущу тебя теперь, когда ты у меня есть. Видишь ли, я не могу жить без тебя.

Я закрываю крылья и ныряю вниз со склона горы.

Глава 3

Аделла

Он может думать, что не может жить без меня, но ему придется хорошенько постараться. Потому что как только он выпустит меня в море, я сбегу от него. Драконы умеют плавать, а русалки – нырять. Я могу переждать его короткое дыхание. Я не буду вечно его высушенным на воздухе домашним животным, каким он, похоже, считает меня.

Но когда дракон останавливается, кажется, что мы пролетели недостаточно далеко, чтобы уже вернуться в бухту русалки.

Нет.

Мы находимся в горном ущелье с небольшим речным бассейном.

Очень маленький бассейн.

– Это самый маленький овраг, который я когда-либо видела.

– Потому, что это овраг, – говорит дракон с удивительно узнаваемой гримасой.

Я никогда бы не подумала, что гигантские ящерицы могут быть эмоциональными. Он доказывает, что черты его лица довольно подвижны, когда его чешуйчатые брови складываются и гребень мантии поднимается в явном любопытстве.

– А когда ты видела овраг?

С его двумя рогами, торчащими по обе стороны головы, и массивными чешуйчатыми челюстями, полными острых, как лезвия, зубов, я должна была быть испуганной, если бы меня держали перед его лицом, но это не так. Его пытливые глаза – цвета прозрачного зеленого моря, переливающегося, яркого, а в глубине они меняют цвет, обширны и красивы диким образом.

Я смотрю на него снизу-вверх, ошеломленная, несмотря ни на что.

– Если ты когда-нибудь выйдешь за пределы рифового барьера, морской мир станет еще больше. Там есть еще горы с оврагами, видимыми с побережья… если рискнешь выйти за пределы бухт и заливов.

– Ты можешь перелезть через коралловый риф? – спрашивает он, как будто это вершина волшебства.

– Мы можем проплыть прямо под ними, – объясняю я, едва сдерживая смех сквозь слезы.

– О, – удивленно произносит он.

Калос оглядывает меня с ног до головы, тратя лишнее время на разглядывание моего не слишком блестящего хвоста. Легкие складки по обе стороны его рта опускаются низко, как будто он хмурится. И вдруг я понимаю, что именно это он и делает. Я понимаю, что это его губы.

Я провожаю его взглядом, и мы оба смотрим на мой хвост.

Моя конечность приобрела сухой матово-коричневый цвет, потеряв свою удивительно глянцевую, отражающую поверхность.