GrayOwl - Звезда Аделаида - 2
И в душе, почти незаметно для хозяина, распахнул лепестки невиданный по красоте и нежному окрасу лепестков, цветок истинной любви. Новорожденный, но сразу расцветший, неведомый, не существующий и никогда не существовавший в живой природе, царстве Флоры многоцветной, как называли её ромеи, ко всем богам имеющие свои эпитеты, то длинные, то более короткие, но ёмкие. Латынь оказалась многоликой.
Это цветок не был столь диковинным, как орхидея - Квотриус. Он был вообще неким невыразимым и ароматным, как неестественная белоснежная роза с голубыми краешками лепестков, но без шипов…
«…Преисполнен был путь их любови великой и розами усеян без шипов и иными цветами многими чудеснейшим ароматом услаждающими обоняние их и прелестью неизъяснимой лепестков своих обагрённых кровью невинности дарующих наслаждение взорам их…», - так гласил отрывок неведомого, арабскими письменами начертанного текста в заколдованной Северусом задолго до попадания в «это» время «Истории Хогвартса», приснившийся, забытый, а вот теперь всплывший из глубин бессознательного Мастера Зелий.
… Тот самый отрывок, который так и не успел расшифровать полностью, положившись на запоздалое обещание помощи орденца Стёрджиса Подмора, старина Альбус… как пришло его время скончаться… Но об этом не знали ни Северус, ни Гарри…
Но Квотриус подоспел вовремя, не дав ещё раз поцеловать Поттера, «драгоценного гостя Господина дома», довольно грубо, по крайней мере, ощутимо дёрнул Северуса за плечо и, задыхаясь от гнева и ревности, прошипел, гневаясь и ярясь из-за поцелуя, проделанного у нкего на глазах:
- Северус, северный ветер мой, чуть не унесший меня за воды Стикса, ветер переменчивый, идём ко мне! Скорее! Желаю я разделить с тобою ложе своё! Не ведаю я и знать не желаю, сколько таких ночей ты должен гостю своему, ибо всё время пребывать в голове твоей - не суть моя привычка да и чаяние, но мне должен ты одну-единственное. Так идём же! И пускай рабы разогревают блюда и жарят на очаге уж не знаю, чью тушу, что сейчас разгар дня - ты должен мне ночь сегодняшнюю!
Скорее, будем же днём вместе, не то… учиню я скандал общественный всем собравшимся на пир о том, что не хотел ты спать с новобрачною супругою своею!
… Они снова, как в ту далёкую сентябрьскую ночь перед отправлением в поход, стоят на отдалении при, на сей раз, закрытых ставнях, чтобы яркий, искрящийся свет погожего, тёплого дня не смущал их, воспитанных или воспринявших ромейские обычаи - спать друг с другом только по наступлении темноты, ежели, конечно, дело не происходит в термах или лупанарии. Лица их повёрнуты друг к другу, ненавидящие, но и полные страсти глаза смотрят в такие же, даже цветом схожие - чёрные не то от страсти извращённой, не то от ненависти.
Жестокая Фатум или проворная Фортуна не просветили воистину страстным пламенем глаз Северуса, и тусклым был от отсутствия оной взор Квотриуса, но они одновременно, не сговариваясь, шагнули, как единоборцы, навстречу, и оказались так близко, что слышали дыхание друг друга. Но не было оно горячим, страстным, исполненным желания. На секунду Снейп подумал, что ревнивый названный брат сейчас снова изнасилует его, но уже без моря любви в глазах и разуме, а холодно и жестоко - за «проступок». Но он ошибался.
Холодно было в этой выстуженной комнате, и холод сковал кровь братьев, хоть и названных, покрыв сердца оболочкой твёрдой, как скорлупа ореха, из светлого, зеленоватого, как на реках в месяце двенадцатом, полупрозрачного, твёрдого льда, вцепившегося иголочками инея вглубь душ их и сердец, приостановив биения их и замедлив ток крови живой.
Не было сейчас и грана любви в сердцах, душах и разумах братьях, одиноких, каждый по-своему, и обозлённых. Однако возбуждение ненавистью - новое, неведомое доселе чувство - незримо витало в их душах, хотя…
Душа Северуса до сих пор полна была приятием некоего чуда, дара, драгоценного подарка, который вошёл в неё во время поцелуя с Гарри. «Ведь не первый же это поцелуй… такого, безликого, бесполого сорта, но первый «на публике». Нет, это не любовь, это просто желание поскорее овладеть юношей, похотливое, как у вонючего козла. Да и мне бы надо в термы - отмыться от женского, как сейчас помню, липкого от пота тела, но… некогда», - решил для себя Северус, поняв, что из сна бестолкового пришёл к нему образ розы без шипов. Таких не бывает - розы всегда, даже в мире магов, колются. И отвратительным показалось ему поведение своё двусмысленное с Поттером на глазах у страшно ревнивого названного брата своего Квотриуса.
- Я должен, должен подойти и обнять Квотриуса, своего немилосердного названного брата, своего единственного истинного возлюбленного. Что нужно было женщине той нечестивой? Только лишь плоть моя, и она её получила ровно столько, сколько возжелала. Ведь совокуплялась она со мною по принуждению, первому Непростительному заклинанию, хоть, наверное, и не знает, что это - Непростительное, сделанному надо мной. Сделала она из меня словно бы деревяшку, пригодную только лишь для сношений и обладания ею, любящей благодаря мордредовой Амортенции.
А Квотриус… Квотриус обладает и телом прекрасным («Как у Гарри, но не совсем - тот тонкокостен, Квотриус же широк в плечах и тело у него, как у атлета.»), но и сердцем любящим, и душою, открытой для брата воистину высокорожденного, и помыслами, обращенными к нему. Нет, Северус был совершенно неправ, заигрывая с Поттером на глазах у Квотриуса. Просто спьяну хотел позлить брата, столь сурового, словно бы истинное его имя сейчас на самом деле - Северус, «суровый», а не имя Снейпа. Вот так, ещё пол-шага, но… сам Квотриус внезапно отступает, не давая шансов подойти к нему поближе.
- О звездоокий мой, биение сердца моего, лампада разума, светоч души, свет и стержень моего бытия, отрада души моей, источник жизни моей, центр мира моего, да всё что есть у меня - это ты, Квотриус. - уговаривает Северус певуче норовистого жеребца, каким ему кажется сейчас названный брат, - И знаешь ты сие, что только для меня сверкает полуночный свет звёзд в очах твоих?
- Слова твои надоели мне, доколе будешь говорить ты мне одно и то же, повторяя за мною? Вечно, всегда говоришь ты одно и то же, с небольшою лишь разницею. Вот что можешь ты сказать, кроме уже говоренного не раз? И не горит свет звёзд в глазах моих сейчас - всё это ложь и выдумки.
- Пожалуй, ничего больше и не скажу. Но разве мало тебе сказанного? Разве в перечислении сём не заметил ты новых слов, изошедших лишь из сердца моего, разума и, главное, души, и только?
- Мало. Очень, чрезвычайно мало. Ты собрал все обычные, употребляемые мною в адрес твой эпитеты в совокупность, не имеющую, по сути своей, в целости никакого значения.
