Дмитрий Плазмер - Посиделки с Олегом. Сборник рассказов
- Да уж. Моя мать точно бы разоралась, видя нас, курящих в спальне. – Он потянулся к лежащей на тумбочке зажигалке и за открытой дверцей увидел лежащие на полочке ампула. – Во! Хочешь, Дим, почувствовать себя лучше?
- В смысле? – удивилась она.
- Я введу тебе вот это, - показал он ей ампулу с маслянистой жидкостью внутри.
- Что это? Я улечу?
- Нет. Ты молодая еще, ни разу по-настоящему не летала.
- Ой-ой, от кого я слышу!
- А что?! Я почти что до сорока лет дожил – столько всего попробовал!
Он взял две ампулы из одной пачки, вторую из другой, положил их в низкий стеклянный стакан и пошел на кухню. Из-за любопытства Диметра за ним.
- Подогреть надо, зай. Раствор-то масляный, иначе расходиться в тканях плохо будет, - держал под струей горячей воды он стакан.
- Мне чем дальше, тем интереснее.
- Ну вот, готово, - вернулся в спальню он, распаковал одноразовый шприц, открывая, отломил ампулу и заполнил ее содержимым шприц: сначала одной, потом второй, наполнился двух кубовый шприц.
- Снимай трусики, Милая.
Олег обработал спиртом ее правую ягодицу, мастерски ввел иглу и густая жидкость растворенного в оливковом масле для инъекций эфира плавно и медленно проникала в ее ткани.
- А это для меня. – Он проделал то же самое, но с другой ампулой и столь же мастерски сделал укол себе. – А теперь пошли гулять! – внезапно огрубевшим голосом воскликнул он.
- А я-то думала, это полет.
- Это другое! Сама заметишь: сиськи становятся больше, а голос – выше. Мимо моей старой работы пойдем – может получится что.
Он одел широкие джинсы, большие черные кроссовки, накинул кожаную куртку и ждал ее, наносящую на губы бесцветный блеск. Весенний воздух улицы ударил в нос прохладной свежестью пасмурного дня. Шли они молча, взявшись за руки. Круглосуточный магазин не радовал разнообразием: трое пьяных возле на лавке горлопанили едва разборчивые песни, дверь отторгала запахом разлившегося вина из разбитой бутылки. Олег вошел первым, попросил две бутылки пива и, к удивлению Диметры, две чекушки.
- А водку зачем?
- Увидишь, - хитро ответил он, блеснув глазами.
Лента асфальта по бокам была украшена деревьями с голыми ветками.
- Вон, видишь корпуса больницы? – Он указал на здания с лева. – Я тут в хирургии раньше работал.
За забором все напоминало хитросплетение лабиринта корпусов, в котором разобраться было трудно.
- Здорова, Михалыч! – поздоровался и протянул руку он стоящему возле двери мирно курящему медбрату в зеленой медицинской одежде.
- Привет! – пожал ему руку тот. – Ты тут мимо проходил или по делу?
- Конечно мимо! – Он протянул ему две стограммовых бутылочки с водкой.
- Да вы как нельзя кстати! Представляешь, у нас же тут не выпьешь теперь!
- Что так?
- Да главная намешала спирт с хлоргексидином. А моя последнее из карманов вытащила. Пиздец вообще! – Он выпил одну практически залпом, не запьянев. – Ну ладно, парочку ампул я вам спишу. На большее не рассчитывайте.
- Да нам и этих волшебных ампул хватит хватит!
- А Вы, дама, ничего, - бросил он на Диметру вожделенный взгляд.
- Моя – гордо обнял ее Олег.
Спустя некоторое время он, шатаясь, вернулся и дал ему две ампулы. Попрощавшись он и она медленно пошли вдоль аллеи по направлении к прудам, находящимся внутри огромного благоустроенного парка. Внутри, за огромной черной оградой парк начинался с детской площадки и тройки скамеек, на одну из которых они сели.
- Смотри-ка, свежий и пятипроцентный раствор, - смотрел на свет ампулу он.
- Настоящий полет?
- А то!
- Я всегда думала: и почему мы вынуждены искать окольные пути вместо того, чтобы просто купить в аптеке необходимый препарат? – Она положила голову на его плечо.
- Потому, что это мы такие, - медленно и тихо начал он. – А ты подростков представь. Общество настолько омерзительно, что направлено исключительно на порабощение человека, исключительно на стирание его личности, способностей к творчество. Общество топчет, ломает, душит, бьет, кусает и подростку не остается ничего кроме изменения состояния своего сознания. – Он пронзительным взглядом смотрел на неподвижные воды пруда. – И теперь представь: ни кем не понятые личности в бесполезной жизни будут снова и снова злоупотреблять препаратами если их легализуют.
- Ах, вот оно как.
- Угу. Но конечно есть одно НО, как я думаю. Вот имеет человек душевные проблемы, так ему обязаны дать доступ абсолютно ко всем препаратам списка А.
- Правильно, согласилась она. – Список А – это ведь прямое нарушение прав человека на свободу выбора!
- Это из-за наркоманов. Я вот готов поспорить: кинь я наш препаратик в воду – ты бы даже и не расстроилась.
- Конечно! Ведь есть ты и это самое важное. Вопрос отсутствия веры. Любимый – это истина в последней инстанции и доверять больше не следует никому.
- Молодец! Ну что, давай выпьем? – Он достал из пакета пиво и дал ей.
- За нас!
- Хорошо-то как, - сделал глоток он. – Всю жизнь так бы просидел.
- И я… Здесь… С тобой…
Холодно что-то. Давай пересядем? – предложил он, садясь на спинку скамейки и ставя ноги на само сидение. – Так теплее.
- Давай, - повторила за ним она. – Тоже замерзла. И домой хочется.
- А пошли! – Он спрыгнул и подал ей руку.
Пасмурный день не проявлял ни солнца, ни ветра, а они шли навстречу полету, таящемуся в кармане Олега.
Не бойся
Кодовый замок в двери не работал, в прочем как всегда. Никто из жильцов дома и не помнил, когда он был в рабочем стоянии. Подъезд с выбитой лампочкой был полон пустых бутылок, разбитых на острые осколки и целых, стоящих с остатками не выпитого содержимого. Возле стены стояла треснутая тарелка с кем-то налитым молоком, которым мирно лакомилась рыжая бродячая кошка. По-геройски резко пнув одну из бутылок он тем самым расчистил путь к лестнице, ведущей на второй этаж и площадку, в свою очередь ведущую на этаж выше, и так по пункта назначения – четвертого этажа. Облупившаяся зеленая краска на стенах лестничных клеток обнажала бетонный материал стен по цвету такой же серый как и полы в местах выбившейся от старости плитки, мелкой и желтой. Нетленные произведения юных художников – нечитаемые надписи баллончиком краски – под гордым названием «Граффити» встречали гостей, оставляли равнодушными жителей среднего возраста и приводили в бешенство видавших виды довольно-таки пожилых, живущих в том доме очень-очень давно. Межэтажные окна едва пропускали дневной свет, сквозь толщу годовой пыли день казался матовым, непроглядно мутным.
