Неотразимый (ЛП) - Валентэ Лили

Шэйн: Как насчет того, чтобы я позвонила на стойку регистрации и попросила вместо этого позвать тебя?

Джейк: Намного лучше.

Шэйн: Ладно, но сперва ответь на вопрос.

Джейк: Валяй.

Шэйн: Тебя совсем не тревожит, почему меня арестовали?

Ты пропустил это, не моргнув даже глазом.

Джейк: Сложно моргать в текстовых сообщениях.

Шэйн: ;)

Джейк: Замечание принято. Не знаю, полагаю, что это твое дело, и ты расскажешь мне об этом, когда будешь готова.

Вернее, если будешь готова.

Шэйн: Это очень… круто.

Джейк: Я не сужу людей за их прошлое.

Ты явно справилась со всем и не похожа на человека, который тайно торгует наркотиками. употребляет их или связан с террористической группировкой…

Шэйн: О Боже, нет! Ничего подобного!

Меня арестовали за протест против иммиграционной реформы, когда я училась в колледже.

Я даже не делала ничего противозаконного. Мирный протест. Вроде кто-то не получил лицензию или разрешение, что-то в этом роде. Всю нашу группу арестовали.

Джейк: Я представлял нечто подобное.

Но даже если бы и было что-то незаконное, с того момента прошло много времени. Мне не интересна Шэйн Уиллоуби десять лет назад, мне интересно, какая ты сейчас.

Шэйн: Мне тоже интересно, кто ты сейчас.

Хотя, мне бы хотелось узнать, из-за чего ты так ненавидишь полицию…

Джейк: Я не ненавижу полицию.

Шэйн: Не доверяешь? Сомневаешься в эффективности их работы?

Джейк: Если ты хочешь услышать мою историю, придется впустить меня, Принцесса. Пальцы уже мерзнут, чтобы писать сообщения.

Шэйн: Так ты мне расскажешь?

Я считала, что для тебя это закрытая тема.

Джейк: Обычно я не рассказываю об этом. Но обычно я и не прихожу домой к женщинам без приглашения. Я хочу, чтобы ты меня впустила.

И говорю не только о входной двери в твои апартаменты.

Понимаю, что и мне придется подпустить тебя ближе, верно?

Шэйн: Полагаю, да.

Ты великолепен, знаешь?

Джейк: Спасибо, ты тоже.

Я поднимаюсь, Принцесса.

Шэйн: А я начинаю готовить попкорн.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Джейк

Лифт до этажа Шэйн поднимается вечность — по крайней мере раз в десять дольше, чем в тот день, когда мы вместе были в кабине. Я пытаюсь придумать, чтобы такого сказать, но единственное, что приходит на ум: «Не облажайся, Фальконе. Не облажайся. Не облажайся, иначе пожалеешь, бл*ть, на всю оставшуюся жизнь».

Это безумие. Всего пару дней назад я был из тех мужчин, которым требовалось время, много времени, чтобы начинать испытывать чувства к женщине, не говоря уже о серьезной привязанности.

Но это было до Шэйн.

Теперь я считаю, что достаточно трех свиданий, чтобы подцепить меня на крючок. Я не подвластен эмоциям, никогда такого не было, но я и не из тех, кто будет смотреть в зубы дареному коню.

Время от времени судьба подбрасывает что-то невероятное — работу мечты, возможность, которая выпадает раз в жизни, шанс на осуществление планов и стать частью чего-то лучшего. «Рэйнджерс» никогда не были командой мечты, но моя карьера росла и развивалась лучше, чем я себе представлял. Я никогда не думал, что смогу организовать некоммерческую организацию, но день, когда я сказал «да» основанию «Риал Тайм» был одним из лучших.

Если бы завтра я умер, то гордился бы не своей хоккейной карьерой. Моей работой было помогать детям из моего района, детям, которым нужен кто-то, кто даст им повод для надежды. Я выходил из собственной зоны комфорта ради этих детей чаще, чем ради кого-то еще. Я просил денег у богачей, а когда отказывали, возвращался и просил снова. Я зашнуровал коньки на сотнях маленьких ножек и научил нескольких как завязывать их самостоятельно. Как бы то ни было, мои руки были запачканы.

Когда дело доходит до моего собственного дерьма, я всегда разыгрываю свои карты самостоятельно и сам справляюсь с неудачами. Но ради этих детей я готов выставлять себя дураком в любой день недели.

Потому что я люблю их, хоть и знаю, что не должен привязываться. Кучка детишек, нуждающиеся во мне, видящие во мне того, кто может дать им шанс вновь поверить в людей. И хотя в мои планы это не входило, теперь они стали лучшей частью меня.

Я легонько стучу костяшками пальцев в дверь Шэйн, не переставая думать о том, как схожи эти ситуации.

Мне не пришлось искать ее, честно говоря, я и понятия не имел, что такие женщины существуют, но когда нашел, все мое нутро кричало, что я буду глупцом, если ее упущу.

— Привет, — она смотрит на меня застенчиво и нежно, переминаясь с ноги на ногу. — Я рада, что ты здесь.

На ней были розовые хлопковые шорты, и растянутая футболка с длинными рукавами с изображением осьминога и подписью «Освободите Кракена!» под ним. Внизу на футболке было пятно, волосы собраны в неряшливый пучок, на лице — ни следа макияжа, лишь припухлость от слез.

Я абсолютно уверен, что Шэйн — самое прекрасное создание, которое я когда-нибудь видел.

— Я тоже рад, что сейчас здесь, — захожу внутрь, неловко держа руки по бокам. — Не возражаешь, если я тебя обниму?

— Да, конечно, — она шагает в мои объятия и прижимается лицом к моей груди. — Мне жаль, что я заплакала и убежала.

— Больше никаких извинений. Я уже говорил, что тебе не за что извиняться, — я крепче обнимаю ее, прижимаю. Комок напряжения и беспокойства в моей груди исчезает. Она здесь, с ней все хорошо, и чтобы ни случилось, мы исправим и сделаем лучше.

— И я не нашла попкорн, — говорит она, приглушенно. — Сегодня мне совсем не везет.

— Я могу пойти и купить что-нибудь, — говорю я, хотя последнее, чего мне хотелось, это уйти от нее. — Уверен, что на Мэдисон Авеню найдется что-нибудь.

Шэйн качает головой.

— Нет. Ты не должен уходить. Стой здесь и позволь мне вдыхать твой аромат в течение следующего часа. Ты безумно вкусно пахнешь.

— Спасибо, — я улыбаюсь, склонив голову, наслаждаясь ароматом цветов и меда от ее шампуня и теплым, женственным ароматом. — Ты и сама прекрасно пахнешь.

Она поднимает голову и смотрит на меня снизу вверх с тревожным выражением на лице.

— Нам необязательно говорить о том, почему у тебя проблемы с полицией, если не хочешь. Я сказала о том, что мы не касаемся сложных тем, и сразу же спрашиваю у тебя такое. С моей стороны это несправедливо.

— Все хорошо, — я провожу рукой по ее спине, стараясь игнорировать прикосновение ее груди. — Мы можем поговорить, но сперва я бы поел чего-нибудь. Например, сэндвич. На вечеринке мы так и не дошли до фуршета, поэтому мой желудок готов перемолоть сам себя.

Шэйн отстраняется и кивает.

— Конечно. Сэндвич сейчас будет. Индейка и сыр чеддер устроит?

— Идеально, — говорю я, следуя за ней на кухню. — А если у тебя еще завалялся латук, помидоры и майонез, то я буду самым счастливым человеком на Манхэттене.

— У меня все это есть, — она улыбается и открывает холодильник. — Мне нравится, что тебя так легко сделать счастливым.

— Я простой мужчина.

— Тогда, возможно, я соглашусь стать твоей женщиной, если все, что для этого нужно — неприкосновенность моей девственной задницы и правильно приготовленный сэндвич.

Я задыхаюсь от сказанных слов, издав звук, похожий на что-то среднее между смехом и кашлем.

— Рад, что я не пил ничего, когда ты это произнесла.

Она краснеет, доставая из холодильника продукты и хлеб из буфета.

— Прости. Я не могу сдержаться. Я не контролирую, что говорю, когда нервничаю.

— Почему ты нервничаешь? — спрашиваю я, поспешно добавляя, — И я бы хотел, чтобы ты стала моей женщиной, если ты спрашиваешь об этом таким образом.

— Честно говоря, я не думала так далеко, — Шэйн ставит тарелки и начинает нарезать сэндвич. — Но хорошо. Мне нравится моногамия.