Королевская канарейка (СИ) - Кокарева Анна

Глоренлинов лауринквэ из просто дерева стал ДЕРЕВОМ, вздымавшимся в небеса так, что мэллорну впору. Его, небось, с Одинокой горы теперь рассмотреть можно. Стояла, запрокинув голову, и всё пыталась охватить взглядом крону, и не получалось, взгляд постоянно отвлекался — на жуков, на бурундука, бегущего по стволу; на слетевшее и причудливо вертящееся семечко с тремя лопастями. Голова закружилась, и я быстро опустила её. Раздумчиво пробормотала:

— Быстро как семена появились, ведь совсем недавно цвело… что ты думаешь по этому поводу, эллет Аманиэль?

Та, не утруждая себя даже имитацией интереса, промурлыкала:

— Думаю, что эру Глоренлин совсем с ума сошёл, — почтенный возраст, похоже, лишал мою сопровождающую, почтения к кому бы то ни было, — но вот этот цвет из иных миров — в нём я вижу неизъяснимую прелесть.

Ох ты ж. Видно, и правда понравилось, раз так высокопарно отозвалась о картошечке. И то правда, что картошка поменялась: пахучие мощные стебли стелились по земле, обвивали деревья — и цвели такими жирными гроздьями, что исходное растение узнавалось с трудом. Но узнавалось. Экзотическое лауринквэ было окружено натуральной картофельной делянкой.

— Что, такие красивые цветы?

Не похоже, чтобы Аманиэль хотела кому-то нравиться или общество уважала, но вылощена была на диво. Наверное, любит красивое, а ей ярко-сиреневые цветы пойдут. О возрасте мы не говорили — но статус, специфическое, еле чувствующееся пренебрежение (даже и к владыке!) и характерная для возрастных эльфов статичность, делающая каждую их позу и каждое движение очень эффектным — всё говорило за то, что лет госпоже Аманиэль немало. На мой вопрос она вежливо отмахнулась:

— Яд интересный. В плодах, — эльфийка спешилась и достала из рукава расшитый мешочек.

Я тоже сползла с лошади и начала собирать твёрдые зелёные ягодки картофеля. Ну да. Целители-то у эльфов не только целительством занимаются, а уж цветочки да романтика, судя по всему, не слишком мою жрицу интересуют.

— Любовь — дело молодых, богиня. Старые думают о власти и об играх разума, — она по-прежнему как будто отмахивалась, — а тот же Ороферион и в юности сухарь сухарём был.

Трандуил-то сухарь⁈ Да он жив, как никто, и страстями полон! На изумлённое молчание эльфийка мелко расхихикалась и тут же посерьёзнела. Торжественно, почти скорбно сказала:

— Чтобы так ощущать Орофериона, надо быть богиней, сила которой сносит всё на своём пути. Воплощением любви, Бичом Эру… неотвратимостью, — и, попростев: — Надеюсь, ты получаешь от этого достаточно удовольствия, чтобы не желать покинуть бренный мир.

Не удержала усмешку: увлекающееся играми разума эльфийское старичьё, небось, мечтает об экспансии, так разве не справедливо, чтоб игроки и страдали от Бича Эру, каковым меня сейчас без обиняков назвали? Аманиэль только разулыбалась:

— Именно. Прекрасная, ты всё понимаешь.

Дальше она как-то очень ловко и льстиво поведала, что понимаю я всё, да не всё: терзаться какими-то там муками совести вовсе незачем, мои так называемые жертвы истинно счастливы и всё у них хорошо. Жизнь сияет, небеса улыбаются каждому лично. И она ещё раз окинула бешено цветущее и плодоносящее Глоренлиново дерево специфическим жалостливым взглядом. Когда я не выдержала и прямо спросила, читает ли она мысли, эльфийка отрицательно покачала головой, и я в очередной раз подумала, что не один Ороферион может пройти по ручью до реки и без копания в моей голове. Хорошо хоть этой от меня ничего не надо — вон, аж правнуки имеются. Или надо, и я об этом узнаю в своё время? И тут же была удостоена взгляда добрейшей из бабушек, что с образом совершенно не вязалось (ей бы холёную злую мачеху отыгрывать):

— Ничего. Мне не нужно ничего. Служение моё бескорыстно и беззаветно, — и, с ухмылочкой: — Ороферион трясётся, что, если ты будешь чувствовать себя обманутой и использованной, то ускользнёшь. Так что не думай, выбрал он меня именно за религиозность и полное в этом бескорыстие. А проста с тобой я потому, что тебе так больше нравится, и только.

Подумала, сколь противоречивы высокородные, а и себя такой почувствовала: злилась, но и радовалась. Эллет Аманиэль понравилась, как ни одна другая эльфийка до того, и общество её стало удивительно приятным. Не осознавала раньше, но всё мне казалось, что я нечестным образом отбираю у них сыновей и возлюбленных, и это смущало и сковывало.

И я всю неделю прекрасно проводила время, хвостом таскаясь за эллет Аманиэль, помогая ей собирать травы и обрабатывать их, и слушая, слушая — про травы, про цветы, про устройство мира с точки зрения высокородных… скабрезные сплетни, надо признать, мою новую жрицу интересовали мало, то ли в силу душевной чистоты, то ли от презрения даже к себе подобным, которого в ней, похоже, хватало.

Трандуил с лёгким неудовольствием заметил, что это эллет Аманиэль служит мне, а не я к ней в служанки записалась, но и только. Синеглазый король вообще был очень внимателен и одновременно ненавязчив — наверное, чуял неладное, осторожничал. Мне же доставляло почему-то необыкновенное удовольствие побеседовать на ночь глядя, неоткровенно косясь, как красавец-эльф вальяжным котом потягивается в кресле, как ноги длинные на стол закидывает, и чувствовать, как мой голос становится ниже и начинает похрипывать, как в горле пересыхает и тело охватывает истома — и ласково прощаться, уходя на ночь к себе. Король по-прежнему смотрел насмешливо, лениво салютовал на прощание — и не мог скрыть голодный блеск в глазах, что льстило ужасно и делало… очень живой.

К исходу недели я себя чувствовала, наверное, так же прекрасно, как насосавшийся свежей крови вампир, и на встречу с эру Лисефиэлем заявилась цветущая, нарядная, полная всяческой благосклонности, но совершенно не расположенная спать с кем бы то ни было, мне и так было хорошо.

161. Ландышевая полянка

У турок есть три вида чести: намус, сайгы и шереф. Намус связан с женской непорочностью, сайгы — с уважением в семье, а шереф — с влиянием в обществе. Все три вида чести надо блюсти и приумножать.

И сдаётся мне, что третий вид чести у эльфов в ходу, и рыжик его здорово приумножил, появившись на свадьбе сына в моём обществе.

Но какое там «рыжик»! Поймала себя на том, что, открыв рот, смотрю на эльфийского патриарха во всём его великолепии: естественнейшая спесь, в-о-от такое чувство собственного достоинства и благородство в каждом жесте — и всё без тени наигранности. Впечатлилась страшно. Я раньше только Трандуила таким видела. Сначала пыталась как-то соответствовать, а потом плюнула и радовалась, глядя на это бледное лицо с тяжёлой челюстью средневекового барона, на брови бархатные да на улыбку, и всё не понимала, как это можно улыбаться одновременно так приветливо и так по-барски. Движением брови, наклоном головы и жестом приветствовали многочисленные гости. Мы вместе встречали их на огромной поляне, торжественный Дживз возглашал имена и титулы (главы родов и домов так и сыпались), а Лисефиэль приветствовал. Я смотрела на расфуфыренных сидхе, а больше на него, и думала, что такого баса в жизни не слышала, истинно бриллиант! Кивала и улыбалась (королева в восхищении!), а сама слушала и заслушивалась, и с печалью думала, что у меня-то самой полусорванный, верещащий детский голосишко, и хорошо, что от меня речей не требуют.

Жениха, пришедшего позже всех, в сопровождении друзей, я почти не разглядела — за теми самыми друзьями и расшитой орифламмой, которой его прикрывали. Сжала губы, вспомнив — там, в Лориэне, белая была, а сейчас зелёная с золотом, это знамя клана рыжих… и постаралась согнать печаль, хотя бы с лица.

Впрочем, быть гостями на свадьбе оказалось весело, веселее, чем в ней участвовать (если сравнивать мои походы к алтарю в Бельтайн). Сначала смеющаяся толпа двинулась к священному источнику, у которого я впервые увидела невесту с родичами. Это выглядело, как слияние рек: рыжие в зелёном смешались с блондинами в белом. Во время встречи молодых наконец разглядела рыжего (сильна наследственность принца Маэдроса!) жениха, смазливого, с глазами цвета бледных сапфиров; невеста же была белее белого (ей-ей, этому роду не мешало разбавить кровь!).