К.л. Паркер - Миллион запретных наслаждений
Не самый мудрый шаг с ее стороны. Пришлось мне кое-что в нее вставить, чтобы она заткнулась. Меня бы стоило похвалить за то, что я так быстро соображаю.
А потом эти невероятные ощущения… Когда я попытался отойти, а она схватила меня и заставила продолжить… Черт! Моя малышка за два миллиона училась делать первые шажки. Я чуть было не прослезился.
Я был убежден, что она встанет на дыбы оттого, что я похлопал ее по голове. Но у меня имелось оправдание — Дилейн повела себя, как сучка, и заслужила подобное обращение.
За ужином она молчала, думаю, чтобы досадить мне. Не отвечала даже на прямые вопросы, и это мне не понравилось еще больше. Но я тоже промолчал — поверьте, запланировав отличное наказание. И мне так не терпелось этим заняться, что я велел ей отправиться в постель сразу после ужина.
Когда я вышел из ванной, она, голая, уже ждала меня под одеялом. Как и должно было быть. За что я ей и платил.
— Ты на меня сердишься? — спросил я, с улыбкой приближаясь к кровати.
Она не ответила. Более того, она даже повернулась ко мне спиной. Твою мать! Я не позволю, чтобы меня игнорировали. В моем доме. В моей постели!
Я лег рядом с ней и повернул ее к себе лицом.
— Не стоит, Дилейн. Не стоит так вести себя. Мне это не нравится. Особенно когда я плачу миллионы долларов за внимание.
Глаза ее вспыхнули.
— Я не твоя сучка.
— Ты будешь всем, кем я захочу, — напомнил я ей.
Не давая Дилейн ответить, я прижался ртом к ее губам. Ответа не почувствовал, тело ее словно окоченело. Она собралась лежать бревном. Значит, мне придется постараться, потому что это был гениальный план. Глупенькая, она наверняка забыла, каким предательским может стать ее тело во власти моих умелых рук.
Наказание для Дилейн я выбрал подлое: довести ее до грани экстаза, но не дать сделать последний шаг.
Я, отклонившись, усмехнулся, с готовностью и удовольствием принимая правила ее игры. Потом, не отрывая взгляда от ее глаз, завел руку между ее бедер, раздвинул ноги и быстро приложил ладонь к ее аппетитной щелке. Она ахнула, совсем негромко, изо всех сил стараясь оставаться безучастной. Продолжая наблюдать за ней, я провел пальцами между ее складок. С каждым моим движением они становились все более скользкими.
— Тело предает тебя, Дилейн, — негромко произнес я.
Введя в нее один палец, я достал его и ввел снова. Дыхание ее сделалось глубже, грудь начала вздыматься, рот приоткрылся, но она встретила мой взгляд, не обронив ни звука. Я вынул палец и стал обводить клитор, чувствуя, как содрогаются мышцы ее ног от напряжения, с которым она старается не утратить власть над собой. Два пальца погрузились в нее. Я пару раз согнул их, мастерски играя заветной точкой. Я знал это. И она знала тоже. Только отказывалась показывать.
Вынув пальцы, я поднес руку ко рту. Они блестели от ее соков, и я почувствовал запах ее возбуждения. Взгляд Дилейн все еще был устремлен на меня, поэтому я знал — она видит собственную влагу.
— Ты пытаешься вести себя так, как будто это тебя не трогает, но мы оба знаем, что это не так. И вот… подтверждение. — Я вставил пальцы в свой рот и сомкнул на них губы. Вкус ее был настолько божественным, что я невольно закрыл глаза. Открыв их снова, увидел: ее обычно ярко-голубые глаза потемнели, а щеки горят.
Она, схватив меня за уши, рванула к себе и впилась своими губами в мои. Я бы рассмеялся оттого, как легко ее удалось сломить, но она так жадно целовала меня, соски прижимались к моей груди с каждым ее вдохом, а тело извивалось, стараясь поймать мои ноги…
Короче говоря, мое же дерьмо выплеснулось мне на голову. Я уже не мог играть с ней. Я хотел ее. Она была мне нужна.
Не прекращая целовать Дилейн, я перекатился и оказался на ней сверху, в самом лучшем положении для обоюдного удовольствия. Ноги ее раскрылись мне навстречу, и я в благодарность обольстительно провел языком по ее языку. Потом скорее не я устроился между ее ног, а она начала поднимать бедра, насаживаясь на меня и постанывая от приливающей страсти.
— Тише, малышка, — задыхаясь, произнес я, оторвавшись от поцелуя, и попытался остановить ее жадные движения. — Не волнуйся, я сделаю так, что тебе будет хорошо.
Я нежно поцеловал ее и начал водить бедрами по ее лобку. Спина Дилейн изогнулась, и я обхватил ее рукой, чтобы прижать к себе. Потом стал целовать подбородок и шею, пока не дошел до того места, где шея переходит в плечо, и при этом медленно входил в нее.
Она была такой мокрой, такой жадной. Ее руки прошлись по моим бокам и ребрам, а потом она взяла меня за ягодицы, прижимая к себе. Я почувствовал, как ее теплое дыхание овевает мою ушную раковину, а от ее тихих всхлипов отчаянные электрические волны пробегали через все мое тело. Она зарылась лицом мне в шею, впилась губами в кожу. О боже, я больше не мог этого выдерживать. Я хотел, чтобы она кончила, и немедленно.
Я приподнялся над ней, не отрываясь от нее бедрами и продолжая скользить между ее складок. Дилейн прикусила губу так сильно, что я подумал: сейчас пойдет кровь. Лицо у нее было сосредоточенным, она размашистыми движениями скользила по моему стволу. Да, она уже была близка к пику.
Я оперся на локоть, поднял одну ее ногу и положил себе на бедро. Делая долгие, мощные движения, я чувствовал, как ее клитор трется о головку.
— Давай, киса, поговори со мной. Тебе ведь приятно, да? Так приятно! Тебе не хочется просто забыться? Отпусти себя. Отпусти.
— О, черт! Я сейчас… — Она громко застонала, глаза ее закатились.
Я почувствовал, как тело ее замерло в моих руках, и понял, что она испытывает оргазм, которого я добивался. Не задумываясь, нацелился на ее ворота и вставил в нее член, одним коротким и быстрым толчком лишив ее девственности. Судорожно вздохнув, она изогнула спину. От изумления и неожиданности рот ее приоткрылся, взгляд вонзился в меня.
Я надеялся, что во время оргазма ей будет не так больно лишаться девственности, но теперь засомневался, что все получилось так, как мне хотелось. К слову, у меня дома есть зеркала и я представляю собственные размеры.
— Дыши, киса, — зашептал я. — Просто попробуй расслабиться. Больно будет недолго.
Не знаю, кого я пытался убедить, ее или себя, но я тоже не двигался, хотя все врожденные первобытные инстинкты требовали входить в нее снова и снова. Если бы я не смог справиться с желаниями и не дал ей возможности приспособиться к моим размерам, я порвал бы ей все внутри. И тогда еще очень долго не смог бы заняться этим снова. К тому же я чувствовал себя последним говнюком из-за того, что сделал ей больнее, чем было необходимо.
