Эхсан Шаукат - Пламя страсти
В конце концов вожделение обоих достигло пароксизма, фрикции стали бешеными.
Казалось, что двое мужчин наперегонки рвутся к близкому финишу их соития...
Темнокожий Имхет был страшен в своем оргазме. Его будто взрывало изнутри,
раскаты этих взрывов прокатывались по всем конечностям, нижняя челюсть
отвисла... В бессилии упав на Абулшера, он продолжал дергаться от стихающих,
но еще владеющих им толчков семяизвержения. Прошло немало времени, прежде чем
он притих.
Эвелин лежала, съежившись и боясь пошевелиться, но продолжала наблюдать.
Коротышка пришел в себя и встал. Он поцеловал брата в щеку и что-то прошептал
ему на ухо. Они легли на землю валетом. Абулшер взял грузный орган Имхета,
который уже вновь начал оживать, в рот. Одновременно он раздвинул ноги,
подставив собственный член красными губам брата. Они долго лежали на земле,
припав друг к другу и млея от блаженства. Вдруг ни с того ни с сего Имхет
поднялся и бросился к пасшимся поблизости стреноженным лошадям. Он выбрал
одну из них, потрепал по загривку, положил обе руки ей на спину, подпрыгнул
и повис поперек хребта. Абулшер подошел к нему сзади и быстро окунул свой
пенис в темную щель качающегося зада. Затем он легонько хлопнул лошадь, она
послушно тронулась. Животное медленно совершало на привязи круг за кругом.
Абулшер шел рядом с ним. Переступая ногами, лошадь раскачивала висящее на ее
спине тело Имхета, эти качания отзывались утонченными подрагиваниями
разгоряченной плоти вокруг введенного органа Абулшера. Так они сделали еще
круг, потом еще и еще... До тех пор, пока не рухнула запруда, сдерживавшая
оргазм, и не хлынули пульсирующие струи наслаждения...
Потом оба брата улеглись и заснули. Эвелин видела, что они лежат со
сплетенными руками и ногами, как дети, которые после дневных игр не могут
расстаться даже на ночь.
* * *
Они ехали уже несколько дней по горам, но до нужного им места было еще
далеко. Когда на их пути попадался кишлак, они останавливались там. Каждый
раз их встречал старейшина-аксакал, который, несмотря на традиционное
гостеприимство, никогда не спрашивал, откуда они следуют и куда направляются.
Но стоило Абулшеру рассказать о подстерегающей их опасности, как люди
наперебой предлагали свою помощь -- кто приютом, кто деньгами, кто просто
советом.
Эвелин было по душе это странное путешествие. Теперь ее звали мужским именем
Очил, причем как Абулшер, так и Имхет называли ее так, даже когда рядом не
было посторонних. Ей все больше нравился их образ жизни. Она привыкла к их
пище, даже полюбила эти острые блюда, почти всегда готовившиеся из одной
свежей баранины, но отличающиеся вкусом, ароматом, набором пряностей.
Поскольку ее принимали за юношу, то это открывало перед ней совершенно новые
возможности. Так, в одном из кишлаков ее пригласили участвовать в конных
скачках, и ей удалось обогнать нескольких мужчин.
За время многочисленных и разнообразных встреч Эвелин познакомилась с
обычаями горцев. В этих суровых местах на скудных почвах редких лугов было
неимоверно трудно выращивать злаки и овощи. Чтобы прокормить себя, горцы
испокон веков были вынуждены заниматься отхожими промыслами, среди которых
далеко не последние места занимали грабежи, разбой и торговля невольниками. У
них сложились свои законы, а в отношениях между племенами и семьями
господствовал принцип "око за око, зуб за зуб". Кровная месть считалась здесь
священной. Если, к примеру, убивали главу семьи, то делом чести его
наследников было разыскать и умертвить преступника. Правда, бывали случаи,
когда кровную месть можно было предотвратить, но при этом надлежало заплатить
огромный выкуп. Бывало, что несколько поколений одной семьи должны были
платить другой, пострадавшей много лет назад семье, расплачиваясь за убийство,
совершенное кем-нибудь из предков с необузданным темпераментом, который
принял неписанное обязательство отдать колоссальную сумму за пролитую кровь.
Эвелин научилась уважать и религиозное рвение мусульман. Ее уже не удивляло,
что Абулшер и Имхет несколько раз в день, постелив свои молитвенные коврики и
обратившись лицом в сторону священной Мекки, приступали к молитве-намазу,
истово повторяя слова Магомета, обращенные к великому Аллаху.
И все же, несмотря на экзотические прелести новой жизни, Эвелин ощущала
себя потерянной. Она сознавала, что ей никогда в жизни не удастся
по-настоящему постичь этих людей, так же как и они никогда не поймут ее.
Каждый раз, когда мужчины падали ниц и надолго затихали в молитвенном
экстазе, Эвелин чувствовала свое одиночество. Синие горы, возвышавшиеся со
всех сторон, усугубляли своим присутствием тоску одиночества... Все чаще
по ночам ей снились зеленые поля и морской берег, дубовые рощи и
полевые цветы, аккуратные дома с красными черепичными крышами...
* * *
Однажды вечером, когда они только что поужинали, Эвелин встала из-за стола и
направилась в комнату, отведенную для ночлега троим беглецам. Они прибыли в
очередной кишлак накануне и успели хорошо отдохнуть. Она прилегла на кровать
и закрыла глаза, прислушиваясь к звуку мужского пения, доносившегося из
соседнего дома. Она уже засыпала, когда отворилась дверь и вошли Абулшер и
Имхет.
Абулшер подошел к ней и сказал:
-- Очил, мой брат нуждается в тебе.
Эвелин посмотрела на него с недоумением.
-- Нуждается во мне?
-- Да. Ты же знаешь -- все, чем владеет Имхет, принадлежит и мне. И наоборот,
все мое является также его собственностью. Значит, ты тоже принадлежишь ему.
С этими словами Абулшер вышел.
Эвелин лежала на постели в своем углу. Ее сердце было готово выпрыгнуть из
груди. Она с самого начала побаивалась этого странного коренастого человека
со свивающимися усами и горящими глазами цвета угля.
Неслышно ступая, Имхет приблизился к ней и, взяв за руку, поднял и вывел на
середину комнаты. Он ловко запустил свои руки под ее длинную рубаху и
развязал ткань, плотно стягивающую ее грудь. Потом спустил шаровары и стянул
через голову рубаху. Легко наклонив Эвелин, уложил ее на пол. В животе у нее
что-то сжалось... Бездонные черные жгучие глаза гипнотизировали ее.
У этого коротышки оказались на редкость гибкие и нежные руки. С кончиков его
