Сердце вне игры (ЛП) - Лоусон Никки

— Видишь, уже все становится сложно, — с очаровательной ухмылкой говорит Ноа. — Почему бы просто не позволить мне отвезти тебя? Это очевидное решение. Таким образом, никому не придется проделывать весь путь из Боулдера, и тебе не придется чувствовать, что ты кому-то доставляешь неудобства.

— Но я причиню неудобство тебе.

— Ничто в тебе никогда не могло причинить мне неудобства, Подсолнух, — искренне говорит он мне. Его слова немного сбивают меня с толку, и пока я пытаюсь прийти в себя, он добавляет:

— Ну же. Позволь мне отвезти тебя. На самом деле мне больше нечем заняться в пятницу.

— Лжец, — я выгибаю бровь. — Мне известен твой график.

Он бросает на меня кокетливый взгляд.

— О, ты знаешь?

— Я знаю расписание всей команды, — указываю, закатывая глаза. — Полезно знать, где вы все будете, чтобы могла отследить вас, сфотографировать или сделать что-то еще, когда мне нужно.

— Ну, если ты так хорошо знаешь мое расписание, то должна знать, что, кроме тренировок, в пятницу у меня нет ничего, что нельзя было бы легко перенести, — он улыбается и немного понижает голос. — Просто позволь мне сделать это для тебя. Пожалуйста?

Он смотрит на меня своими великолепными голубыми глазами, перед которыми почти невозможно устоять, и у меня действительно нет веских причин не принимать его помощь. Итак, наконец, киваю и смягчаюсь.

— Хорошо, — говорю я ему. — Ты можешь меня подвезти.

***

Следующие два дня были тяжелыми. Я почти не могу есть, и даже сосать соломинку, чтобы выпить домашние коктейли, это очень больно. Из-за этого обнаруживаю, что недоедаю, из-за чего чувствую себя вялой и отвлекаюсь на работе. Я плохо работаю, мягко говоря.

В пятницу утром Тед сжалился надо мной и сказал идти домой.

— Ты все равно собиралась уйти немного раньше, чтобы заняться корневым каналом, — говорит он, когда я начинаю протестовать. — И, честно говоря, ты выглядишь совершенно несчастной. Иди домой, отдохни, и увидимся в понедельник. Если почувствуешь себя лучше. И еще, если тебе нужно будет больше времени, пожалуйста, воспользуйся им.

Чувствуя себя невероятно удачливой из-за того, что нашла работу, где есть достаточно гибкости, чтобы позволить себе подобные вещи, выскакиваю из офиса и направляюсь к своей машине.

Позже в тот же день Ноа пишет мне, спрашивая, где он должен забрать меня. Отправляю ему свой адрес, но игнорирую последующее сообщение от него, в котором он кокетливо сообщает мне, что собирается сохранить адрес на тот случай, если он понадобится ему в будущем.

К тому времени, когда он звонит, чтобы сказать, что уже в пути, я почти с нетерпением жду лечения корневого канала, чего никогда не думала, что скажу. Но если это избавит от мучительной боли, я с радостью позволю дантисту делать все, что он хочет.

Через несколько минут спускаюсь и, выйдя на улицу, вижу, как к моему зданию приближается черный Мерседес G-класса. Окно со стороны пассажира опускается, когда автомобиль останавливается.

— Ваша карета ожидает вас, миледи, — протягивает Ноа, широко улыбаясь. Он сменил свою хоккейную экипировку на уличную одежду, пару потертых джинсов и футболку Henley с длинными рукавами. Рукава его рубашки немного приподняты, демонстрируя мускулистые предплечья.

— Спасибо, — говорю я немного приглушенным голосом, сжимая челюсть.

Забираюсь в машину и пристегиваюсь, пока он возится с отоплением и радио, все время глядя на меня так, как будто интересуется моим мнением.

— Есть ли у тебя некие музыкальные предпочтения? Не слишком жарко? — он спрашивает.

Покачав головой, я закрываю глаза и откидываюсь на спинку сиденья.

— Все идеально. Честно говоря, не могу сейчас ни на чем сосредоточиться. Просто хочу попасть к дантисту, чтобы он вырубил меня, и я наконец-то смогла отдохнуть от этой дурацкой боли.

— Прости, Подсолнух, — он сочувственно вздрагивает. — Мы едем к дантисту.

Ноа протягивает руку и нежно сжимает мое колено, и несмотря на то, что только что сказала ему о том, что не могу ни на чем сосредоточиться, я остро ощущаю тепло его ладони.

Я говорю ему адрес, и он отпускает мое колено, вводя его в GPS автомобиля, прежде чем отъехать от бордюра. Некоторое время мы едем молча, потом Ноа бросает на меня взгляд.

— Ты нервничаешь? — спрашивает он.

Я отвела взгляд в сторону, замечая сильные черты его лица.

— Да. Надеюсь, мало что запомню, но я всегда немного боялась лечения корневых каналов.

Он кивает, сигнализируя перед тем, как сменить полосу движения.

— Лично у меня никогда не было такого, но парень, с которым я играл в хоккей, должен был лечить два одновременно, и как он это описал? Культурными словами этого не пересказать.

— Это должно заставить меня чувствовать себя лучше? — Ноа смеется.

— Ну, ты не дала мне договорить. Несмотря на то, что у меня никогда не было воспаления корневых каналов, у меня было множество других стоматологических процедур. Как ты понимаешь, мне выбили пару зубов, и не уверен, что в моей челюсти остался хотя бы один не отколотый зуб, — когда мы подъезжаем к светофору с красным светом, он приоткрывает рот и показывает мне один из своих задних коренных зубов. — Видишь?

— Хм?

Он закрывает рот, чтобы нормально говорить.

— Я спросил, видишь ли ты это. У меня на один коренной зуб меньше внизу. На обе стороны.

— У тебя выбиты задние коренные зубы? — я делаю удивленное лицо. — Посреди игры? Должно быть, это был действительно сильный удар.

— Нет, — он хихикает, кладя руку на спинку моего подголовника. — Эти два вытащили специально, когда я был ребенком. Почему-то внизу просто не хватило места для всех моих зубов, поэтому пришлось вынуть два задних. Таким образом, остальные мои взрослые зубы прорежутся нормально, а не будут кривыми и шаткими.

— Уф, — бормочу я, слегка потирая подбородок.

— Но, знаешь ли, мои родители, — продолжает он. — Они всегда были очень озабочены внешним видом, поэтому, когда мой дантист сказал им, что мне нужно вырвать эти зубы, все, о чем они заботились, это то, не заставит ли меня их удаление выглядеть странно. Хотя на самом деле моя улыбка стала лучше, так что все было хорошо. Перенесемся в старшую школу, когда я стал более серьезно относиться к хоккею и потерял один из своих клыков после удара шайбой по лицу.

Я выдыхаю, морщась от этой мысли. Внезапно воспаление моего корневого канала звучит не так уж и плохо.

— Ах, да, — Ноа вытягивает слова. — Это больно. Чертовски. Но первый вопрос, который моя мама задала, когда меня срочно доставили в отделение неотложной помощи, был: «Вы можете исправить его улыбку, верно? Он не будет выглядеть так всегда, не так ли?» Ее не беспокоило, сколько крови я теряю и не повредила ли вообще шайба мою челюсть. Она просто хотела убедиться, что у меня будет идеальная улыбка к нашей рождественской фотосессии через несколько недель.

— Да уж…

Он уныло усмехается.

— Ага.

В машине немного холоднее, чем я думала сначала, и мне приходиться обхватить себя руками, когда мы останавливаемся на другом светофоре. Не отрывая глаз от дороги, Ноа наклоняется и немного увеличивает температуру, регулируя вентиляционные отверстия так, чтобы на меня направлялось больше теплого воздуха.

Я моргаю, удивленная почти бессознательным жестом. Из динамиков начинает играть новая песня, и мы замолкаем, пока он проезжает последние несколько кварталов до кабинета моего дантиста.

Ноа продолжает заставать меня врасплох из-за мельчайших мелочей. У него есть способ заставить чувствовать себя лучше, даже когда мне так больно, что я чувствую будто голова вот-вот расколется. Как бы ни пыталась отрицать нашу химию и то, что он заставляет меня чувствовать себя лучше, когда остаемся только вдвоем, нельзя отрицать тот факт, что он изо всех сил старается помочь мне сегодня днем.

И это много значит.

Он паркует машину, и когда глушит двигатель, я понимаю, что смотрю на его профиль последние двадцать секунд или около того. Быстро отвожу от него взгляд и смотрю на кирпичное здание впереди нас.