Натали Бранде - Голубые шинели
Кевин зачарованно смотрел на академика — если то, что он сейчас услышал, правда, то он, Кевин, сидит с выдающимся гением в истории человечества, равного которому цивилизация еще не знала. И если это действительно так, Боже, какой грандиозный успех сулит ему и его карьере получение этой магической формулы!
— Не может быть! — Кевин вполне натурально вытаращил глаза, всячески изображая на лице восторг, ужас и благоговение одновременно, — это же грандиозно, равного этому еще не было создано человеческой мыслью! Это же нобелевская премия, как минимум! Это переворот всей истории планеты!
— О! — удовлетворенно проговорил вдруг успокоившийся академик, — вы понимаете. А они, — он ткнул пальцем в сторону зрительного зала, где уже были закрыты двери и сквозь них слышалось надрывное пение какой-то очередной русской оперной дивы, — а они, сидящие там жалкие людишки, не ценят меня, обзывают шарлатаном, унижают и издеваются надо мной по всячески, — академик вдруг замолчал и пристально уставился на дипломата, — скажите, а вы ничего не хотите мне предложить?
— Вы понимаете, — Кевин аж начал заикаться от неожиданности и прямоты вопроса, — вы понимаете, что я всего лишь дипломат, но я уверен, что наше правительство готово будет заплатить самую высокую цену за это изобретение. И если вы того пожелаете — вам будут созданы уникальные самые лучшие условия для продолжения ваших изысканий, и ваше имя будет прославлено на века.
Академик грустно усмехнулся:
— Да, это именно то, что я и хотел услышать. А вы уверены в том что вы говорите?
— Я абсолютно стопроцентно уверен, — горячо подтвердил Кевин, — вам стоит лишь сказать, что вы желаете — и это станет явью.
— Так вот, — произнес академик, — я долго думал над этим. И если бы не наша случайная сегодняшняя встреча — я бы сам стал искать вас. Я готов передать вашей стране мою формулу на определенных условиях.
— Что это за условия? — осипшим от волнения голосом переспросил Кевин.
— Я не нуждаюсь в деньгах — деньги это ничто по сравнению с мировым господством А моя формула дает именно мировое господство. Все чего я хочу — употребить эту формула на покорение всей планеты. И передам я ее при условии, что вы ставите перед собой такую цель и что именовать эту формулу вы будете моим именем Да! Я хочу, чтобы вся планета трепетала при звуках слов: «ФОРМУЛА КОНЯГИНА». Я хочу, чтобы людей бросало в жар от этих слов, что бы их пробивал холодный пот — я хочу, чтобы вы сделали мое имя величайшим именем на земле со времен появления человека! И мне не надо никаких дополнительных от вас гарантий — мне будет достаточно, если лично ваша королева подтвердит мне устно согласие вашего государства на мои условия. Вот и все. Молчите, — сказал академик, заметив, что Кевин пытается что-то сказать, — молчите. Я даю вам три дня — вы должны будете мне позвонить, хотя нет, — он стукнул себя по лбу, — что я говорю — позвонить, это не годится. Слушайте, в пятницу утром я буду на открытии вернисажа в Манеже. Приходите и вы. И если у вас будет с собой мобильный телефон, по которому может состояться необходимый мне разговор с королевою, вы все получите немедленно. Вам ясно? — строго спросил он.
Кевин молчал. Он сумасшедший, — мелькнула у него мысль, — он действительно сумасшедший. Но в любом случае я сделаю все, о чем он меня просит — игра стоит свеч! И после минутной паузы Кевин ответил:
— Весьма вам благодарен за то уникальное предложение, которое вы сделали моему правительству в моем лице. Я уверяю вас, что мы ответим вам полным согласием, более того, все, что я вам предлагал ранее, остается в силе. В пятницу в 11 утра я буду вас ждать на вернисаже и уверен, поставленное вами условие будет выполнено.
— И еще. Не вздумайте меня провести, — усмехнулся неожиданно зло академик, — я прекрасно знаю голос английской королевы, — с этими словами он поднялся из-за стола и, не прощаясь, ушел.
Кевин остался один за столом, медленно приходя в себя и боясь поверить той редкостной удаче, которая выпала на его долю. И тем не менее разговор такой был, академик действительно сидел за этим столом — об этом свидетельствовало пустое блюдо из под пирожных. И когда он успел их все слопать — изумился дипломат. Шампанское тоже было практически выпито — и лишь в бокале Кевина оставалось еще немного пузырящейся жидкости. Что ж, — сказал он сам себе, — за такое дело и выпить не грех. С удачей тебя Кевин, — мысленно поздравил он сам себя и залпом, по-русски, осушил свой бокал.
Кевин нечеловеческим усилием воли заставил себя досидеть до конца торжественной части, и лишь когда все ораторы выступили и все певцы отпели, лишь когда отгремели дружные аплодисменты собравшихся, и публика потянулась к выходу, он тоже вместе с толпой покинул Колонный зал и, уже не сдерживая себя, помчался в посольство, поторапливая шофера.
Рабочий день в посольстве уже закончился, и поэтому охранник недоуменно посмотрел на торгового атташе, но, разумеется, ничего не сказал, понимая-, что, видимо, только крайняя государственная необходимость могла привести этого надменного дипломата в посольство в столь поздний час. Кевин прошел на самый верхний этаж, в комнатку радиосвязи. Здесь в случае особой необходимости он выходил на связь с центром в Лондоне. Ему понадобилось около часа, чтобы передать информацию и получить недоуменный ответ шефа — согласие королевы будет подтверждено завтра утром. Кевин торжествующе улыбнулся и уже со спокойной душой отправился спать. Он был уверен, что королева не откажет.
В пятницу утром Кевин поднялся раньше обычного, выбрился с особой тщательностью и одел свой самый лучший, самый дорогой костюм. Ему хотелось, чтобы этот день запомнился ему самому какой-то особой торжественностью. В кармане его пиджака лежал чек от английского правительства на один миллион долларов, предназначенный якобы для академика Конягина, на поясе у него был пристегнут в миниатюрном чехле мобильный телефон: сегодня ровно в 11.15 по этому номеру раздастся голос королевы Великобритании, которая подтвердит господину Конягину, что Англия непременно установит на планете мировое господство и имя Конягина будет прославлено в веках.
Вернисаж в Манеже открывался традиционно при большом стечении прессы и малом количестве публики. Отщелкав вспышками, журналисты как-то мгновенно исчезли, утонув в зале, где устраивался фуршет специально для прессы. Кевин знал эту пишущую братию — они и ходили-то на все эти открытия выставок только ради возможности на халяву выпить и закусить, а присутствовавшая публика вяло разбрелась по залам. Конягин был тут, Кевин сразу его заметил в толпе Вид у Конягина был какой-то будничный, лицо скучное и слегка туповатое.
