Кристина Лорен - Прекрасная любимица (ЛП)
─ Они собираются наблюдать за тобой, гадая, как это чувствуется, ─ сказала она. ─ Нравится ли тебе, – ее голос сошел на шепот, когда ноготком большого пальца Сара прочертила дорожку вдоль ключицы. ─ Раздумывая, как часто ты трахаешь их.
Я едва ли мог смотреть на нее такую ─ восхищенную, сексуальную и владеющую собой – и не ощутить, как в груди теплится возбуждение. Я сглотнул и дрожащими руками стянул ее платье вниз по бедрам. Ее потребность была осязаемой, становясь все больше и наполняя комнату, начиная уничтожать меня знанием, какой узкой она будет внутри. Какой гладкой и влажной она ощущалась бы под моими прикосновениями.
Ткань платья растеклась лужицей на полу – выглядя именно так, как мне и представлялось ─ и, не потрудившись спустить ее кружевные трусики, я скользнул ладонью в них, найдя ее сочащейся от влаги.
─ Блять.
─ Они гадают, почему ты твой рот не на моей груди, ─ прошептала она, потянув мою голову вниз, пока я не лизнул тугой розовый сосок, ощутив сладость на языке. Застонал, сжимая ее грудь рукой, что чувствовалось скорее жадно, нежели просто возбуждающе. Сара скользнула руками вниз по моей спине: ─ Они думают, каково это ─ забавляться с моими сиськами.
Я сосал и стонал, разворачивая ее, чтобы Сара оказалась лицом к лицу к зеркалу, наблюдая, что видят зрители: меня, согнувшегося в пояснице, чтобы достать до ее груди, облизывающего ее грудь, оставляя на ней мокрый блеск. Делая ее полнее и тверже.
─ Я трахну их, ─ прошептал я.
─ Да, ─ глотая воздух, произнесла она.
─ Я кончу на твою чудесную шею, а затем так глубоко погружу язык в твою киску, что они увидят на моем лице, насколько ты сладкая на вкус.
Она толкнула меня к матрасу. Я сел, а Сара забралась верхом, наклоняясь и скрепляя наши губы поцелуем. Когда ее язычок толкнулся в мой рот ─ крошечный и сладкий, но повелевающий и изголодавшийся по ощущениям и господству ─ с моих губ слетело нечто среднее между стоном и мольбой о большем. Мне нравилась такая Сара: командующая и властная, сжимающая мои волосы в кулаках, чтобы ей было удобно оттянуть мою голову и получить меня под любым углом, которым ей хочется. Твою мать, она владеет каждой клеточкой моего тела, каждым вздохом и каждым рефлексом.
Я не отрывал руки от ее груди, массируя и возбуждая, наслаждаясь чувством упругости в руках и влаги на ладонях. Развернул ее спиной к зеркалу, чтобы они видели, как я скользнул руки по ее ребрам, по спине, спускаясь ниже к попке.
Погладив мой член, она толкнула меня лечь на спину, чтобы быстро и решительно снять брюки и боксеры.
─ Носки, ─ тихо приказал я, и она засмеялась, окончательно меня раздев.
Взглянув так, словно задумала что-то порочное, моя жена прошлась язычком вверх по моим ногам, раздвигая их, и оставила влажный след на яйцах.
─ Чертовски распутная девчонка, ─ произнес я сквозь смех, закрывая глаза, когда она скользнула язычком вверх к моему члену. Взяв ее волосы в кулак, я руководил ею, пока Сара неистово сосала мой член, обильно смачивая его слюной. Приподнявшись на локте, я потянулся и шлепнул по ее упругой заднице другой рукой, и застонал, когда в ответ она взяла меня глубже, заглатывая кончик по самое горло.
Это было чересчур хорошо ─ обильная влага, непрекращающиеся посасывания и то, как она ласкала меня во всю длину, словно проверяя, смогу ли я продержаться до конца ─ и я вышел, опрокидывая Сару на спину, улыбаясь ее удивленному хихиканью, перелез через грудную клетку и сжал ее сиськами свой член. Все еще скользкий от ее рта, я возвышался над ней и трахал их в каком-то дикарском забвении, какое не позволял себе на протяжении долгого времени. На ней могли остаться синяки, но нам обоим было все равно. Я мог кончить ей на шею, пачкая ее и ощущая, как головка моего члена ударилась о чувствительную кожу ее горла, и это было чем-то вроде грубого и собственнического поведения, в котором, судя по выражению ее лица, она нуждалась.
Я знал, она скучала по тому, чтобы видеть меня таким. Видеть меня одержимым и жаждущим заявить свои права, диким и охваченным чувствами. Ей действительно нужно было напомнить? Я ежедневно говорил Саре, что она прекрасна. Каждую ночь она чувствовала, как сильно я хочу ее, свернувшуюся в клубок рядом со мной. Но здесь, конечно, все было иначе: каким-то образом в клубе мы раскрывались даже больше, чем в собственной спальне, словно постоянно повышая ставки того, чем готовы были поделиться с людьми по ту сторону окна.
Мы устраивали для них шоу, однако никогда не врали.
Скорее играли, разоблачая каждую нашу темную или безнравственную мысль, каждый голодный порыв, каждую слабость, на которую стоило обратить внимание.
Видишь? ─ говорили сейчас ее глаза. Ты забыл, как сильно я люблю твое безумство, даруемое только мне. Забыл, что здесь мы жонглируем фетишем и границами.
Но я помнил.
И сегодня мы играли лучше всего. Я заметил то мгновенье, когда она тоже это почувствовала, потому что ее губы приоткрылись, и Сара восторженно улыбнулась и засмеялась, скользя по мне пальцами и выгибая спину, плотнее прижимая мой член к своей коже.
Я был близок к оргазму, чувствуя нарастающую боль в паху, опустившуюся вниз, пока не обезумел ─ обхватив одной рукой ее затылок и непрестанно совершая толчки, быстрее и жестче покачивал бедрами до тех пор, пока не услышал собственный утробный рык, предупреждая и моля, говоря ей, насколько сильно собираюсь кончить, и куда.
На ее шею.
Грудь.
На ее подбородок и верхнюю губу, когда нагнувшись, с широко распахнутыми глазами, Сара наблюдала, как я изливаюсь на нее.
Все еще тяжело дыша, я скользнул по ее телу вниз, размазывая влагу по ее коже и оставляя ладонь лежать на животе, и расположился у нее между ног, целуя бок, бедро, и, наконец, чувствуя сладость на языке. Сара запустила руки мне в волосы и потянула. Приподняла и начала вращать бедрами, пока я посасывал и лизал ее, зная, как сделать все быстро и просто, услышать хриплые крики и слезы, когда она кончит. Затем я замедлился, улыбаясь при виде ее, расслабленно лежащей с закрытыми глазами с капельками пота на ее верхней губе.
Поднявшись на коленях, я скользнул в нее пальцами, наблюдая сверху за их движением. Трахая ее. Я видел ее наготу во всевозможных вариантах ─ с широко разведенными ногами подо мной, прямо как сейчас, или наблюдая за ней в душе, молящей о большем удовольствии или немного боли, поглощенной моими прикосновениями и забывающей о моем присутствии ─ и было в этом что-то настолько интимное и безопасное: разделять с кем-то этот взгляд на нее, но при этом быть единственным, кому позволено прикоснуться, и единственным, кто когда-либо оценит каждый из этих тайных моментов. Никто другой за всю жизнь не увидит ее родов, или как Сара, наклонившись, бреет ноги в ванной. Не увидит ее спящей в нашей кровати, свернувшись клубочком около подушки, или укачивающей нашу дочь в четыре часа утра. Поэтому зрители по ту сторону, наблюдая, как она распадается на части под моими прикосновениями, никогда, даже через миллион лет, не смогут дать ей того, что дал я. Ничего так запредельно не возбуждало Сару, как истинное, уничтожающее поклонение ей.
