Шахразада - Девять снов Шахразады
Солнечный луч, только что подаривший ей облик странного незнакомца, становился все настойчивее. Он уже не просто играл, он слепил, заставлял увернуться, закрыть глаза… И Шахразада открыла глаза, чтобы попытаться их закрыть и так избавиться от настойчивого солнечного зайчика.
– Еще раз… Я опять пыталась встретиться со своим суженым…
«И опять не встретилась… Должно быть, оттого, что и наяву не смогла вновь разглядеть его в незнакомце, которого считаешь своим мужем…»
Свиток десятый
Думать об этом было тяжело, а не думать – и вовсе невозможно. Однако следовало вспомнить вчерашний вечер хотя бы для того, чтобы вновь не повторять собственных ошибок.
Теперь-то уже стало ясно, что попытаться вернуться в прошлое так же невозможно, как руками притянуть поближе луну. Пусть те, давние наряды были Шахразаде по-прежнему впору, пусть ей удалось остаться с мужем наедине. Пусть ей повезло даже уютно устроиться в том самом кресле – на троне давно позабытых царей.
Однако же ее собеседник был почти незнакомым ей человеком, хоть и улыбался так, как некогда улыбался ей ее суженый. Голос его был голосом того Шахрияра, движения – похожими до последней мелочи. Но этот человек был ей почти незнаком… Однако это не испугало бы царицу, как не испугало Шахразаду проклятие, нависшее над наследником престола.
Сейчас вот что оказалось страшно: перед ней был мужчина, который не желал ничего – ибо обладал всем. Он не желал увидеть в привычной женщине ту, давнюю, пылкую и готовую на все возлюбленную, не хотел возвращаться душой в давние времена, не пытался даже расслышать смысл слов. Он просто был доволен всем, как сытый боров.
– Он стал совсем другим… И это преображение – не моих рук дело.
И больше ничего не смогла сказать Шахразада, оставшись наедине с огромным зеркалом. Из вечерней глубины взглянула на царицу опечаленная девушка с горькими повзрослевшими глазами, с твердой складкой в уголках губ и с безнадежным выражением все еще свежего лица.
«Вот поэтому, глупышка, ты и отправилась в очередное путешествие к очередному возлюбленному…»
У Шахразады достало мужества признаться самой себе – да, именно в поиске того самого, единственного, и кроется суть ее долгих, донельзя реальных снов. Ей сейчас так не хватает именно этого: душевной работы, ощущения бьющей через край жизни… Ей не хватает самой жизни…
– Аллах всесильный, как же все просто! Я просто хочу жить… А не почивать на лаврах, трудиться, а не сидеть сиднем, бороться, а не наслаждаться плодами трудов своих…
«Но тогда, о царица, тебе предстоят вечные странствия… Ибо некогда каждый из живущих под этим небом обретает свой берег. И лишь немногие понимают, что в миг достижения желанного рождаются новые цели… Что чувства подобны костру – и без подпитки умирают. И из холодных углей уже не сможет родиться нечто живое…»
Но царица уже не слышала теплого голоса Фрейи. Она вновь погрузилась в вихрь сновидения. Лишь Герсими почувствовала мимолетное прикосновение руки своей матери – та не смогла, конечно, не побыть рядом с дочерью, пусть всего одно мгновение.
Стены коридора были обшиты тканевыми зелеными обоями. Газовые рожки давали вполне достаточно света для того, чтобы разглядеть все морщинки на лице любой сколь угодно юной собеседницы. И все же Шахразада услышала более чем странные для этого гостеприимного дома слова.
– Надо уехать, – пробормотал Деймон, вырываясь в коридор. – Надо уехать туда, где нет людей.
– Мистер Сен-Олмс!
Он поднял голову.
– Маргарита?
«Маргарита? Теперь меня так зовут? Красивое имя…»
Существовать одновременно вне событий и в самой их середине было для царицы странно, но и захватывающе интересно. Она словно видела все происходящее двумя парами глаз: собственными и этой милой стройной девушки с решительным лицом, одной из гостий большого приема.
Девушка стояла в коридоре, одна. Деймон, молодой и весьма привлекательный мужчина (на вкус Шахразады), остановился почти у самой двери. Он готов был уйти и остановился лишь потому, что девушка окликнула его.
– С вами все в порядке? – спросила Маргарита.
Он ничего не ответил, но это ее не остановило.
– Я видела вашего отца внизу. Заметив меня, он отчего-то рассмеялся.
Деймон так сжал кулаки, что ногти впились ему в ладони.
– Почему он рассмеялся? – недоуменно спросила Маргарита. – Я едва его знаю и…
Он смотрел мимо ее плеча на какое-то пятно на стене, но, так как она замолчала, он перевел взгляд на ее лицо.
– Мистер Сен-Олмс? Вы уверены, что все в порядке? – Она наморщила лоб и добавила мягче: – Ваш отец сказал что-то, что вас расстроило?
В одном его отец был прав: Маргарита Фитцджеральд была безупречна. Она могла быть несносной, самоуверенной, слишком болтливой и частенько раздражала, но ее душа… Да, она была безупречна.
Он посмотрел на девушку. Посмотрел по-настоящему, оглядел лицо, плечи, открытые в низком, соблазнительном декольте. У нее была небольшая грудь, но, очевидно, приподнятая каким-то хитроумным приспособлением, дабы завлекать и обольщать, и у самого края темно-синего выреза платья можно было разглядеть соблазнительную ложбинку.
– Деймон? – прошептала Маргарита.
Она еще никогда не называла его по имени. Он когда-то сам разрешил ей, но до сих пор она его так не называла. Деймону захотелось дотронуться до нее. Нет, ему захотелось поглотить ее полностью.
Отчего-то он захотел использовать ее, доказать самому себе, что он такой же хороший, как она, что он достоин ее, и, возможно, показать отцу, что принадлежит к тому же кругу, что и он, что не развратит ни единой души, до которой дотронется. Но больше, чем всего этого, он просто хотел ее.
Ее глаза расширились, когда он приблизился к ней. Маргарита не отступила. Ее губы разомкнулись, и он услышал частое, прерывистое дыхание девушки. Она, может быть, не сказала «да», но и не отказала. Деймон обнял ее за талию и прижал к себе. Он хотел ее. Боже, как он ее хотел. Она была нужна ему больше, чем ее тело. И она нужна была ему сейчас!
Его губы нашли ее… И это совершенно не было похоже на первый поцелуй – нежный, соблазняющий, дразнящий. Вовсе нет. Деймон раздвинул языком ее губы и проник внутрь – в жаркую, влажную темноту. Он почувствовал ее руки у себя на шее и услышал, как стучит ее сердце. Она тоже его хотела. Возможно, она этого не понимала, не знала, что ей с этим делать, но она его хотела.
И тогда он почувствовал себя королем. О нет, он ощутил себя повелителем всех королей! Его сердце вырывалось из груди, а тело напряглось. Каким-то образом она оказалась прижатой к стене, а его руки заскользили по ней, пока не достигли мягкой выпуклости груди. Он нежно – так, чтобы не напугать ее, – сжал одну грудь.
