Шахразада - Любовь Хасана из Басры
В тот вечер Хасан осмелился наконец показать свои работы учителю. О, конечно, Георгий издали все время следил за своим учеником, но решил положиться на целительную силу природы. Сейчас же, рассматривая многочисленные рисунки, он не мог сдержать восторга.
– Мальчик мой, я горжусь тем, что был твоим учителем… Эти работы сильны, они прекрасны. Они лучше всяких слов говорят о том, сколь замечательный художник вырос в стенах моей школы.
– Увы, учитель, боюсь, что как бы ни были хороши мои рисунки, художник я все же плохой, посредственный. Ибо я в силах нарисовать лишь то, что вижу. Придумать же, как выглядит нечто, о чем я слышал или прочел, я не могу. Ибо девушка для меня всегда лишь моя Наринэ, дуб – всегда лишь столетний дуб у твоего, учитель, дома, веселый трактирщик – всегда Арутюн-толстяк…
– Но что же плохого в этом, юноша? Ты освоил изображение того, что видишь. И значит, тебе осталось лишь увидеть как можно больше, чтобы мир твоих рисунков в один прекрасный день обогатился и плодами твоего собственного воображения.
– Быть может, учитель, это так. Но я же читал, как мучили великих рисовальщиков прошлого непонятные им самим картины, как они просыпались среди ночи потому, что эти картины жгли их разум, что, лишь излив их на полотно, могли они начинать новый день…
– Мой юный Хасан, в этом мире столь много людей. И среди них столь же много художников… Каждый обладает своим даром, своей душой, своим воображением. Не пытайся походить на других. Быть может, твой удел – удел того, кто накапливает впечатления, дабы потом изобразить увиденное…
Хасан кивал, но Георгий видел, что мысли его витают где-то очень и очень далеко. «Увы, – пронеслось в голове учителя, – рана в душе юноши много глубже, чем мне казалось ранее. Он столь придирчив к себе, что это может быть лишь взращено извне. Должно быть, недоверие, презрение, нелюбовь отца запомнились Хасану много крепче, чем это обычно бывает…»
Георгий колебался. Он понимал, что единственный путь исцеления – изучение мира и усердное чтение, но мысль о том, что Хасан должен вновь войти в библиотеку, страшила мудреца. Он вновь и вновь вспоминал лицо Хасана в тот миг, когда юноша наслаждался объятиями каменной статуи. О, то было лицо безумца! Притом еще и наслаждающегося своим безумием.
Учитель понимал, что говорит банальные слова, произносит то, что уже повторял добрую сотню раз. Но, увы, выхода не видел. Запретить юноше рисовать, как того хотел отец? Запретить учиться? Или заставить рисовать все время дня и ночи, чтобы и сам процесс уже стал Хасану отвратителен?
И в этот миг появилась спасительная, как тогда показалось Георгию, мысль.
– Знай же, усердный мой ученик, что вскоре найдется ответ на твои вопросы. Я получил письмо от прекрасного художника, достойного и уважаемого человека. Он известен в подлунном мире уже не один десяток лет. И известен именно тем, что воплощает в картинах и фресках то, чего не видел никто и никогда, приводит в наш мир из небытия образы столь же удивительные и необыкновенные, сколь это только может представить себе человеческий разум…
Лицо Хасана чуть прояснилось.
– Художник, учитель?
– Да, мальчик, прекрасный, необыкновенный художник Ерун Ван Ахен. Он просит у меня разрешения поработать в библиотеке… О, не вздрагивай, мальчик. Он знает, что в моей библиотеке хранятся трактаты не только по мастерству рисования. Ему интересны ученые записи мудрецов тех стран, куда первым приходит солнце. Должно быть, его необыкновенное воображение готово явить миру новые, небывалые образы, и ему интересны описания чудес… Увы, этого я не знаю. Знаю лишь, что этот уважаемый человек отправился в путь вместе с письмом и, значит, вскоре появится и сам.
– Но будет ли разумно мешать ему? Ведь я простой мальчишка-рисовальщик. Уместно ли мне будет спрашивать у него совета?
– Юный мой Хасан, знай же: совета спрашивать уместно всегда. И конечно, мудро спрашивать совета у большого мастера. Ведь ты же хочешь научиться многому, а не только какой-то крошечной детали…
Хасан кивал. В его душе затеплилась надежда. Теперь, он это чувствовал, его будущее зависит от появления этого, еще неведомого ему мастера. И быть может, ему предстоит все же стать не советником при дворе царя и не визирем, а человеком, мастером, о котором с необыкновенным уважением будут говорить такие воистину великие люди, как учитель Георгий.
Окрыленный этим известием, Хасан решил пересмотреть вечером свои рисунки, чтобы понять, можно ли что-то показать большому мастеру, или все его усилия пока достойны лишь мусорной корзины.
– Аллах милосердный! – едва ли не со слезами в голосе произнес юноша, закрывая объемистую папку. – Но разве я, ничтожный червь, могу сказать, что это работы художника? Разве можно эту путаницу линий и штрихов представить на суд мастера? Да он просто засмеет меня так, как всегда высмеивал отец. И будет прав, сто тысяч раз прав. Ибо я не заслуживаю не то что имени рисовальщика, но даже и клички маляра!
Жаль, что этих слов не слышал Георгий. Ибо это дало бы ему ключ к пониманию недуга, который терзал мятущуюся душу Хасана. И тогда, быть может, все в судьбе юноши сложилось бы совсем по-другому. Но, увы, учитель не слышал этих слов ученика.
Утро застало Хасана у площадки для тренировок. Но сегодня ни выпады, ни удары, ни даже падения, казалось, не задевали разума юноши. Он столь сосредоточенно о чем-то думал, что пропустил и миг, когда тренировка окончилась, и слова, с которыми к нему обратился приятель.
– Хасан! Да Хасан же! – Мехмету пришлось тряхнуть юношу за плечо, и лишь тогда Хасан обратил внимание на своего друга. – Очнись! Тренировка окончена. Учитель уже покинул площадку… О чем ты все время столь усердно думаешь, дружище?
– Знаешь, Мехмет, – проговорил Хасан. – Должно быть, я нарушу запрет учителя. Вскоре здесь окажется великий художник. Я надеюсь, что он позволит мне задать ему несколько вопросов. А быть может, о великое счастье, согласится посмотреть мои работы… Ведь учиться-то надо у великих, верно?
– Аллах всесильный, Хасан! Да ты же рисуешь всегда… И твои работы чудо как хороши… Какой же запрет ты собираешь нарушить?
– Мне надо – о нет, мне необходимо попасть в библиотеку. Я должен… должен найти…
– О нет, Хасан, в библиотеку ты не пойдешь. Учитель запретил тебе. А выше запрета учителя нет ничего!
– Выше запрета… Глупец, но я же не могу показать ему эту мазню… Она навеки покроет позором мое имя…
– Ну, значит, ты не покажешь этому заезжему мастеру ничего… Но в библиотеку я тебя не пущу!
– Не пустишь? Что же ты сделаешь? Забьешь ее двери досками? Или привяжешь меня к постели?
