Донасьен Альфонс Франсуа де Сад - Жюстина
– Итак, – сказала себе Жюстина, входя вместе со всеми в город, – выходит, эшафот ждет меня в этом месте, где я имела глупость надеяться встретить счастье! Как же вы обманчивы, наши предчувствия!
Процесс над фальшивомонетчиками состоялся очень быстро, всех приговорили к повешению. Когда судьи увидели клеймо на плече Жюстины, они даже не дали себе труда допросить её и уже собирались вынести ей тот же приговор, что и остальным, когда ей удалось, наконец, привлечь внимание знаменитого судейского чиновника, гордости местного правосудия, человека неподкупного, уважаемого гражданина, просвещенного философа, чья мудрость и беспристрастность навсегда прославят его имя, которое будет выбито золотыми буквами в храме Фемиды.
Он выслушал её и, убедившись в искренности несчастной девушки и в правдивости её потрясающих злоключений, призвал суд более скрупулезно рассмотреть её дело. Господин С. сам выступил адвокатом Жюстины. Жалобы бедняжки были приняты во внимание, показания фальшивомонетчиков ещё больше вдохновили того, кто защищал томящуюся в цепях добродетель, и нашу героиню единодушно признали невинной жертвой, сняли с неё обвинения, предоставив тем самым полную свободу распоряжаться своей судьбой. Её покровитель организовал в её пользу сбор пожертвований, который принес ей более пятидесяти луидоров. Наконец-то в глазах Жюстины забрезжил рассвет счастья, она уже предвкушала окончание своих несчастий, небо казалось благосклонным на её счет, когда Провидению вдруг пришло в голову показать ей, что его намерения в её отношении остаются прежними и что ей ещё предстоит увидеть исполнение своих химерических мечтаний, в которых только-только начинал разбираться её обманутый ум.
Глава двадцатая
Неожиданная встреча. – Философская диссертация. – Новый покровитель. – Все рушится из-за чудовищных интриг одной известной нам дамы. – Необычная страсть могущественного человека. – Отъезд из Гренобля
Выйдя из тюрьмы, Жюстина поселилась в довольно приличной гостинице напротив моста Изер, в предместьях города. По совету господина С. она намеревалась какое-то время пожить здесь и попробовать найти работу, а если не удастся, вернуться в Лион; в последнем случае адвокат обещал снабдить её рекомендательными письмами. На второй день, когда она обедала за так называемым общим столом для гостей, она заметила, что на неё пристально смотрит крупная дама, очень импозантная, которую все называли баронессой. Присмотревшись к ней, Жюстина как будто узнала её, и обе одновременно двинулись навстречу друг другу, как люди, которые не могут вспомнить, где и когда они встречались. Баронесса отвела Жюстину в сторону и начала разговор первой:
– Я не ошиблась, мадемуазель? Не та ли вы девушка, которую я десять лет назад встретила в Консьержери, и не узнаете ли вы мадам Дюбуа?
Мало обрадовавшись этой встрече, Жюстина тем не менее ответила утвердительно со всей вежливостью, но поскольку она имела дело с самой ловкой авантюристкой во Франции, ускользнуть ей не было никакой возможности. Баронесса рассказала, что она с сочувствием следила за её судьбой, и если бы Жюстину не освободили, она наверняка бы предприняла самые серьезные меры для её спасения, тем более, что у неё в друзьях числится немало видных судейских чиновников. Будучи, как всегда, доверчивой и слабой, Жюстина дала увести себя в комнату этой женщины и рассказала ей все свои злоключения.
– Милая подружка, – ответила Дюбуа, выслушав её, – я захотела встретиться с тобой только затем, чтобы сказать, что моя жизнь сложилась совсем не так, как твоя. У меня есть состояние, и ты можешь располагать им. Посмотри, – продолжала она, открывая шкатулки, полные золота и бриллиантов,
– вот плоды моей ловкости; если бы я, как и ты, курила фимиам добродетели, меня бы уже давно посадили в тюрьму или повесили.
– О мадам, – сказала Жюстина, – если всему этому богатству вы обязаны только преступлением, Провидение, которое всегда справедливо, не позволит вам долго наслаждаться им.
– Какое заблуждение! – горячо возразила Дюбуа. – Напрасно ты думаешь, будто твое фантастическое провидение постоянно благоволит к добродетели, и пусть тебя не обманет на сей счет краткий миг твоего благополучия. Для природы совершенно безразлично, будет ли, скажем, Поль проповедовать зло, а Пьер – добро. Для этой все уравновешивающей природы важно лишь равенство того и другого, и злодейство, так же как и добродетель, абсолютно для неё безразлично. Выслушай меня, Жюстина, выслушай меня внимательно, – продолжала мошенница, – ты умная девушка, и я хочу наконец переубедить тебя. Во-первых, любезная моя подруга, сама добродетель не приведет человека к счастью, так как она, подобно пороку, представляет собой лишь один из способов существования в этом мире. Следовательно, речь идет вовсе не о том, чтобы выбрать для себя тот или иной способ, а о том, чтобы шагать по проторенной дороге, и всегда неправ тот, кто отклоняется от неё. Будь мир абсолютно добродетельным, я бы порекомендовала тебе добродетель, потому что с ней были бы связаны все вознаграждения и, в конце концов, счастье; в развратном мире, разумеется, надо выбирать порок. Тот, кто не идет общим путем, непременно терпит поражение: он сталкивается со всем, что его окружает, и непременно должен погибнуть. Напрасно законы пытаются восстановить порядок и вернуть людей в лоно добродетели: слишком несовершенные, чтобы предпринимать такие усилия, и слишком слабые, чтобы преуспеть, наши законы могут заставить человечество на короткое время свернуть со столбовой дороги, но не в силах принудить сойти с неё.
– Допустим, я, по своей слабости, приму ваши ужасные максимы, мадам, – ответила Жюстина, – но как вы изгоните из моего сердца угрызения совести, которые они будут постоянно порождать?
– Угрызение – это чистейшая химера, – продолжала Дюбуа. – Это, милая Жюстина, всего лишь писклявый, глупый и трусливый голосок человеческой души, с которым совсем не трудно справиться.
– С ним справиться! Возможно ли это?
– Нет ничего проще. Человек раскаивается только тогда, когда не в состоянии заниматься делом: стоит лишь без конца совершать поступки, которые вызывают у вас угрызения, и вы легко от них избавитесь; противопоставьте им факел страстей и всесильные законы интереса, и вы тотчас подавите их. Повторяю, милая девочка: ни разу раскаяния не кололи меня своими шипами на этом пути, который я, смею думать, счастливо преодолела. Но даже, если непредвиденный поворот судьбы сбросит меня в пропасть, я не стану каяться: я, быть может, буду жаловаться на мешавших мне людей или на собственную неловкость, но совесть моя будет спокойна.
