Александра Соколова - Мы разминулись на целую жизнь.
Бесполезно. Лёка кинула на скамейку пакеты, пристроила сверху цветы и присела рядом. Как назло, мобильный телефон остался в гостинице. Правда, неподалеку была будка с таксофоном, но если уж она забыла номер квартиры, то о том, чтобы помнить номер домашнего телефона, даже думать не приходилось.
– Может, к Лизе в гости заехать? – мелькнула в голове шальная мысль и тут же исчезла. Извиняться перед родителями она еще была готова, а вот перед друзьями… Это может подождать.
Какой-то пацан выскочил из первого подъезда, выволок за собой велосипед и, лихо вскочив на него, сделал вираж по двору. Лёка следила за ним, не отрывая глаз. На кого-то до странности был похож этот маленький белокурый мальчишка. Или это только кажется?
На Женю. Точно. Те же плечи, та же скромная беззащитность, и скрытый глубоко внутри кураж. А ведь этот пацан вполне мог бы быть её сыном. И даже не первенцем. Во сколько лет она сделала аборт? Сложно, сложно вспоминать – слишком много наслоилось на память за эти годы, и воспоминания, похороненные далеко внутри, уже не вынуть, не достать. Давно… Лет шестнадцать назад, если не больше. Боже мой, какие мы уже старые. Женькин сын или дочь могли бы в следующем году уже заканчивать школу!
Как же хочется курить… Взять бы пивка в ларьке, пачку старых добрых «ЛД» и поболтать с этим белокурым пареньком за жизнь. Просто поболтать, не спрашивая ни о чем серьезном, – о девчонках, компьютерных играх, спорте, или чем там еще интересуется молодежь?
– Савина, у тебя едет крыша, – констатировала сама себе Лёка и с усилием подняла себя со скамейки, – Давай еще придумаем, что этот пацан – Женькин сын, что аборт она тогда не сделала, а отдала ребенка в детдом и вот теперь тебе выпала честь стать его новой мамой. Сюжетец получится в лучших традициях бразильских мыльных опер.
Пакеты и цветы остались лежать на лавочке. Лёка медленно шла к проспекту и чувствовала, как в межреберье разгорается жар, предвещающий очередную бессонную ночь, дикую боль и много-много литров холодного молока.
Да пошло оно всё к черту, в самом-то деле… Приехать сюда – с самого начала было плохой идеей.
г. Таганрог. Сентябрь 2004 года.
В сентябре все квартирные дела были закончены. Инна и Лиза стали гордыми обладательницами просторной двухкомнатной квартиры с большими окнами и видом на парк, Лёша переехал в однокомнатную в соседнем подъезде и купил новую машину.
Даша росла на удивление здоровым ребенком – терапевт в поликлинике только радостно улыбалась и разводила руками. С каждым месяцем девочка всё больше становилась похожа на Лёшу, и это его очень радовало.
В семью Ломакиных снова вернулась традиция встречаться по выходным на даче. Лёша приезжал рано утром, помогал Тамаре Федоровне с прополкой и к обеду основательно усаживался за стол с тестем и бутылкой водки. Инна, Лиза и Даша подъезжали часам к трем – с неизменным огромным тортом, букетом цветов и двумя сумками подгузников и детского питания.
Пока Лиза возилась с дочкой и помогала маме с ужином, Инну обычно отлавливал дядя Олег и, утащив в сад, принимался расспрашивать про экономическую обстановку в стране и перспективы развития инвестиционных фондов. Инна покорно усаживалась на старую скамейку и вежливо отвечала на все вопросы, изредка вспоминая, как при первом знакомстве этот же – казалось бы, добрый и славный – дядя Олег орал на неё и пытался отвесить пощечину.
Тамара Федоровна и Петр Игнатьевич всё чаще заводили разговор о том, что стоило бы познакомиться и с родителями Инны, но та неизменно отшучивалась. И только когда запас шутливых отговорок был исчерпан, пришлось набрать номер и пригласить отца в гости на выходные. На загородные шашлыки.
Лиза начала нервничать с самого утра. Накануне они с Лёшей и Инной привезли на дачу купленное на рынке свежее мясо, уложили в холодильник разномастные бутылки и даже счистили граблями опавшую листву с участка. Ночь прошла спокойно, а вот утром началось веселье…
– Масик, вставай! – Инна перевернулась на живот, зарылась носом в подушку и с трудом разбирала возмущенные Лизины слова. – Уже восемь! Мась, а твой папа любит рыбу? Мама собирается запечь карпа. Но в нем много костей. Ну, мась…
– Да, папа любит рыбу, – делать нечего, пришлось вылезать из-под одеяла и, зевая, пытаться разлепить глаза, – Лиз, мама и папа приедут только к обеду, у нас масса времени.
– Лучше сделать всё заранее, чем потом бегать. Я пойду, скажу маме, что карпа можно, а ты пока одевайся.
Инна снова зевнула, потянулась и, наконец, открыла глаза. Небольшую светлую комнату заливал утренний неяркий свет, и она неожиданно подумала, что в раннем подъеме есть своя прелесть.
После душа Инна, одевшись, спустилась вниз. На диване она обнаружила дядю Олега, укачивающего Дашу и умиленно сжимающего губы.
– Мась, ты что так долго? – Лиза появилась неожиданно, поцеловала Инну в щеку и потащила за собой. – Лёшка уже вынес в беседку стулья, а мама варит картошку. Надо помочь ей нарезать салаты.
– Чего вы так суетитесь? – поинтересовался с дивана дядя Олег. – Лизка, забери ребенка, мы с Инной пойдем покурим.
Возражать дяде Лиза не посмела. Пришлось принять на руки Дашу и проводить явно довольную Инну раздраженным взглядом. Входная дверь, не успев до конца закрыться, распахнулась снова. В гостиную влетел растрепанный Лёша.
– Там у стола сломалась ножка, – сообщил он на ходу, – Где у нас инструменты?
– В сарае, где и всегда, – раздраженно ответила Лиза, – У тебя склероз?
– У меня твоя мама, – хмыкнул Алексей, – И она нервничает. А это похуже сарая. И склероза тоже.
Суета улеглась только через час. Лиза оставила безуспешные попытки отыскать Инну и принялась кормить дочку. Лёша сидел рядом и забавлялся, строя смешные рожи и вызывая взрывы смеха у Даши и раздражение у Лизы. Тамара Федоровна спешно наводила марафет в кухне, одновременно присматривая за тлеющим в духовке карпом.
А Инна и дядя Олег, так никем и не найденные, сидели в это время на старой покосившейся автобусной остановке и лениво разговаривали, следя за редкими проносящимися мимо автомобилями. Дядя Олег уже успел рассказать Инне о своем героическом прошлом – о работе на заводе, о любимой жене, и о десятке других – таких же любимых – женщин.
– Осуждаешь меня, да? – спросил он, услышав Иннин смешок. – Подожди, я на тебя посмотрю лет через двадцать.
– Нет, не осуждаю.
– А! Так ты из тех молодых, кто за свободную любовь, или как там вы её называете?
– Точно, – улыбнулась Инна, – Вы угадали.
– Сколько у тебя баб, кроме Лизки? – помрачнел дядя Олег. На его щеках заходили желваки, а шея начала стремительно краснеть.
