Шахразада - Девять снов Шахразады
«А не лучше ли будет просто побыть с любимым. Попытаться прислушаться к нему, вновь ощутить то, что вас связывает… Просто коснуться душами. И понять, что все претензии – не более чем дурной сон… Кошмар, приснившийся на закате…»
– Да, коснуться душами и мыслями… Вернуться в то счастливое время, когда мы смотрели на мир одинаково и оценивали все вокруг так, будто были одним человеком… Решено!
И Шахразада перестала метаться по террасе, как тигрица в клетке. У нее была теперь куча забот – ибо следовало предстать перед мужем именно такой, какой он не видел ее уже не один десяток дней…
Теперь она тряслась в карете, мерзла, куталась в странные одеяния. Не сразу поняла, что зовут ее Маделайн Энн Менсон, что едет она в свой новый дом, к мужу, за которого вышла замуж по рекомендации преподобного Мармирджа… Не Шахразада, а Маделайн, не жительница знойной Кордовы, а обитательница холмов бесконечно далекого Корнуолла.
На ухабистой деревенской дороге пышный кортеж выглядел неуместно. Верховые в красных ливреях скакали впереди двух карет, каждую из которых влекла четверка породистых упряжных лошадей. От вида первой кареты захватывало дух. Причудливая форма, небесно-голубой цвет и щедрая позолота делали ее похожей на сказочный экипаж из легенд – тот самый, что увозил зачарованных странников через туманные болотистые низины в счастливый мир.
«В призрачный счастливый мир… Как славно было бы оказаться там сразу… Без проволочек…»
Молодую женщину, выглядывавшую из окна первой кареты, также без труда можно было принять за сказочный персонаж. Прозрачность точеного лица наводила на мысль о феях и эльфах, и невольно возникал вопрос, почему столь тонкая и хрупкая шейка не ломается под тяжестью пышного пудреного парика, завитого в крупные локоны и увенчанного широкополой шляпой из черного бархата с четырьмя белыми перьями.
Однако в зеленых глазах Маделайн Энн Менсон не было ничего призрачного. В них светились живое любопытство и тонкий ум. Покачиваясь от толчков кареты, она с интересом рассматривала окружающий пейзаж.
Это была суровая, неприютная земля, о которой весна, казалось, не пожелала вспомнить. Нигде ни клочка зелени – только бесконечные пустоши, покрытые почерневшим вереском да сухим ракитником. Кое-где торчали уродливые деревья, чьи ветви тянулись вверх, словно скрюченные пальцы несчастных, погребенных в неосвященной земле созданий, взывающих к Господу о снисхождении.
Всего две недели назад Маделайн вступила в законный брак по доверенности и стала женой Анатоля Леджа. Анатоль Ледж. Ее муж. Человек, которому она отныне и навеки должна быть любящей и покорной женой. Сейчас она подъезжала к границам его земель, входила в пределы его владений.
Рука Маделайн невольно легла на миниатюру, висевшую у нее на шее, на тонкой голубой ленточке. Этот медальон был вручен девушке преподобным Мармирджем вместе с гладким золотым кольцом, ныне сжимавшим ее палец так же крепко, как теснила душу клятва в верности мужчине, которого она никогда прежде не видела – во всяком случае, не видела во плоти.
Она касалась этой небольшой выпуклости под абрикосовым шелком платья так, словно надеялась найти поддержку в запечатленном на миниатюре образе темноволосого мужчины. И чем дальше от дома увозила Маделайн щедро украшенная золотом карета, тем большую потребность в поддержке она ощущала. На протяжении нескольких последних миль даже в негромком скрипе колес ей чудилось одно:
«Что ты наделала? Что ты наделала?»
– Господи, Маделайн, это же край света! – Мрачное замечание спутницы отвлекло Маделайн от ее дум.
– Нет, Дотти, это всего лишь окраина графства Корнуолл, – отвечала Маделайн с деланным спокойствием. Она откинулась на бархатную спинку сиденья и повернулась к кузине.
Мисс Доротея Менсон была внушительной тридцатилетней особой, и ее росту, могучим плечам и властному характеру могли бы позавидовать многие представители сильного пола. На темно-каштановых волосах – Дотти привыкла обходиться без парика – красовалась простая широкополая шляпа, которая еще больше подчеркивала суровость ее черт.
– В жизни не видала такого богом забытого места, – продолжала Доротея. – Здесь вообще ничего нет – ни домов, ни людей. Где, в конце концов, этот замок Ледж?
– Откуда мне знать? Наверное, немного дальше.
– То же самое ты говорила, когда мы останавливались в той последней глухой деревушке. Но с тех пор я не видела ничего, кроме этих наводящих ужас болот. Самое место для разбойников да живых мертвецов!
– Дотти, я всегда завидовала твоему жизнерадостному взгляду на мир, – с иронией заметила Маделайн.
– А я всегда говорила твоему папеньке, что нам нужно гораздо больше верховых для охраны. Вот и прекрасно! По крайней мере, не я буду виновата, когда разбойники похитят нас с тобой и все твои наряды в придачу.
– Хороши же они будут, щеголяя в моих ночных рубашках! Ты так упорно говоришь о похищении, что мне иногда кажется, будто только и мечтаешь, чтобы тебя похитил какой-нибудь красавец разбойник.
Ответом был такой возмущенный взгляд, что Маделайн с трудом удержалась от улыбки. Она давно и тщетно мечтала, что в ее кузине проснется нечто, хотя бы отдаленно напоминающее чувство юмора. Она провела наедине с этой дамой и ее мрачными предсказаниями целых пять дней, и теперь ей очень хотелось вылезти из кареты и пересесть на верховую лошадь. Маделайн так бы и поступила, если бы с детства не боялась ездить верхом.
Доротея бросила еще один укоризненный взгляд на унылый ландшафт и снова принялась за свое:
– Надеюсь, моя милая, теперь ты довольна. Вот к чему привело твое необдуманное решение. Ты в дикой, варварской стране…
– Ради бога, Дотти!
– Сколько раз я тебе говорила…
– Не меньше ста… – устало вставила Маделайн.
– Это чистейшая авантюра! Выскочить замуж за невесть откуда взявшегося джентльмена!.. Вот скажи, много ли ты знаешь о своем новоиспеченном муже?
– Я… я знаю достаточно, – ответила Маделайн с убежденностью, которой она вовсе не испытывала. Доротея презрительно фыркнула:
– Не представляю, как тебе удалось заставить родителей пойти на такое сомнительное дело.
– Стоило только матушке с отцом ознакомиться с условиями брачного контракта, как они воспылали к своему будущему зятю самой горячей любовью.
Маделайн не хотелось быть циничной, но она слишком хорошо знала своих хотя и милых, но довольно безответственных родителей. Матери было необходимо в очередной раз полностью сменить обстановку в городском доме. Отец всегда отличался фатальным пристрастием к покеру и любил осыпать ценными подарками молоденьких балерин. А ведь были еще и другие члены семейства – ее прелестные младшие сестры Джулия и Луиза с их тягой к дорогим нарядам, драгоценностям и женихам с громким титулом и мизерным состоянием! И, наконец, брат Джереми, для которого жизнь была нескончаемой чередой разорительных увеселений.
