Фанфикс.ру Friyana - По другую сторону надежды
Наверное, на их месте стоило бы благодарить Мерлина и случай — если он бывает, вообще — за то, что на каждом из мальчишек в нужный момент оказались сумевшие сработать в паре защитные амулеты. Как именно из амулетов вышла пара — вопрос открытый, но Драко, похоже, прав — им было необходимо перестать чувствовать, чтобы снова найти самих себя. Чтобы научиться доверять, даже не любя — раз уж не смогли сделать этого, пока любили.
Точнее — раз уж не смогли удержать. Мостик настоящего доверия слишком хрупок — и намного более тонок, чем мостик любви, или желания, или надежды. Даже маг, как выяснилось, способен потеряться в своих иллюзиях — его иллюзии всего лишь требуют чуть большей виртуозности во лжи самому себе, чем людские. Ведь единственное настоящее, коренное отличие мага от человека — его способность испытывать истинные чувства. Не наносные, наигранные, вызванные страхом, или желанием быть, как все, или желанием оправдать чужие надежды и получить то, что хочется, или еще каким-то там, Мерлин знает, каким, желанием… Истинные. То, чего не может больше никто.
И одновременно — невозможность испытывать то, что чувствуют люди. А все остальное — только следствия одного маленького, до глупости простого умения.
Все таланты видеть людей — их души, и стремления, и мотивы. Вся подконтрольность стихии и ее законам — ведь истинные чувства даются не просто так, а зачем-то, и стихия притащит тебя к своей — или, кстати, все же твоей? — цели независимо от каких-то там мелких по сравнению с ней желаний. Притащит — либо просто убьет, как бракованный материал…
Все это — только потому, что маги потенциально способны чувствовать по-настоящему, единственные из живущих на земле существ, включая людей. Если отбросить инстинкты животных и не так далеко от них ушедшие человеческие полу-рефлексы, полу-реакции, станет, в общем, и впрямь очевидно, что это — правда. Только маги умеют любить. Только они могут ненавидеть, желать… чувствовать. Если захотят.
Предположение — Поттера, конечно, чье же еще — больше смахивающее на открытие, взламывало все правила, все устоявшиеся веками традиции, одним махом переводя стихийных магов из разряда бездушных уродцев в класс чуть ли не высших, по сравнению с людьми, созданий. Только маги могут чувствовать. И, исходя из того, что — если ты что-то можешь в потенциале, то тому есть причина, и ты и должен… то выходит, что маги обязаны это делать. Что они и права-то не имеют давить в себе то, что ощущают — и именно за это давление стихия постепенно размазывает их, перемалывая, превращая в безмозглый кисель. Постепенно — потому что за сотни лет маги стали слишком осторожны и пугливы, и прячутся от собственных чувств, доведя умение превращать себя в истуканов практически до совершенства.
И тогда выходит, что все сложившиеся за столетия правила — не способ оптимального выживания в узде стихии, а всего лишь способ оттянуть наказание, заслуженное возмездие за попытку избежать судьбы — той, для которой человека и превращают в мага. Если, конечно, судить, что решение всегда принимает стихия — а не будущий наставник…
А ведь похоже, что и впрямь — не наставник, мрачно подумал Северус, снова наполняя бокал. Мало того, что инициация неподконтрольна, в прямом смысле слова — стихийна, она еще и происходит при таком бешеном количестве условий… нереально их все самому спланировать. Нереально хотя бы потому, что будущий воспитанник в любом случае должен обладать некими качествами, уже отделяющими его от людей… и эти качества невозможно вычленить, предугадать… Разве что — пытаться проводить параллель с сумасшествием, ведь большинство юных магов — рехнувшиеся от несоответствия реальности иллюзиям люди…
Северус вздохнул. Картинка не складывалась — что его совершенно не удивляло. Стоило Малфою вывалить ему на голову очередной кусок, который его семейка сумела понять и проанализировать — как из нескольких слов тут же начинали получаться кусочки мозаики, что-то объясняя, проявляя, разжевывая… Но, стоило Драко уйти, а усталому профессору попытаться самостоятельно подумать о чем-то большем, чем объявленные факты, которые на самом-то деле — все еще гипотезы, как он впадал в ступор.
Я просто старее их, думал он, потирая лоб. Если кто-то и может провести все аналогии, сложить все неизвестные, сделав все нужные предположения, и посмотреть на итог под правильным углом — так это они.
Если, конечно, все то, что сейчас из их уст кажется шокирующим откровением — действительно правда. Если они снова не ошибаются, тычась совсем рядом, но, по сути — упираясь в тупик…
Хотя верить в эту правду уже хотелось. Она объясняла хоть что-то — то есть, почти все, если не врать — и то, почему умирали великие маги прошлого, и то, почему так закончилась единственная в жизни попытка самого Северуса пойти поперек течения, наплевав на все… Влюбиться — легко. Поверить тому, кого любишь, в ком нуждаешься, без кого с трудом представляешь свою жизнь, поверить — и не потерять эту веру, превратив ее в доверие, безоговорочное, без оглядок, не цепляясь ни за отношения, ни за партнера, ни за свой личный комфорт — почти невозможно.
И, значит, мальчишки снова близки к тому, чтобы совершить невозможное. Что, хоть и не лезло ни в какие ворота, все равно с каждым днем укрепляло надежду — когда-нибудь все изменится. И станет ясно, что все это было — вовсе не зря.
— Мистер Снейп?.. — раздался над ухом негромкий голос.
Северус рывком обернулся, проклиная себя за задумчивость и неосторожность. В дверях, смущенно кусая губы и хлопая синими, как небо, глазищами, застыл Джеральд.
— Извините, что побеспокоил… — вконец смутился он.
— Заходи, — устало процедил Северус.
Избавиться от мальчишки просто так все равно ни разу не получалось. А вид у него был одинаково побитый всегда — независимо от того, пришел он по делу или ему просто не с кем выпить вечернюю чашечку чая.
— Я хотел спросить — вы уже были у Ларсена? — опускаясь в кресло, поинтересовался Уоткинс.
Северус на мгновение прикрыл глаза. Что с того, что на дворе почти ночь? Дело прежде всего. И нет никакой разницы, что когда-то тебе устраивал допросы седой монументальный старик, а сейчас — шестнадцатилетний юнец. Разве кто-нибудь виноват, что роль у юнца — такая? Ничем ведь не симпатичнее твоей роли шпиона и соглядатая. На Поттера, вон, через день да каждый день таращится… Еще, поди-ка, и истерики его выслушивает — как же иначе…
— Был, — медленно обронил он, глядя на игру света на гранях бокала. — Он… безопасен. Он воздерживается. Пока.
— То есть, советуете не изолировать? — уточнил Джеральд.
Северус поднял глаза.
— Я не советую, мистер Уоткинс, запомните это. Никогда. Я всего лишь передаю информацию, а что с ней делать — решать не мне. Хотите — спросите мнение у Элоизы Твиннесс, здесь, вроде бы, за организационные вопросы она отвечает. Или напрямую у мистера Поттера.
