Джеймс Бертрам - История розги
Один мой коллега прислал мне перевод из одного русского исторического журнала воспоминаний двух лиц о времени, проведенном одним в гимназии, а другим в духовном училище. Из них читатели увидят, что телесные наказания в школе процветали в России в очень недавнее время.
«Директором гимназии в то время был Круглов, — пишет в своих воспоминаниях о Саратовской гимназии в 1850 году Ив. Воронов (Русская Старина, 1909 г., №9), — а инспектором Левандовский, поляк; первый вскоре умер, а второй пробыл около двух лет, т. е. до 1852 года. О Левандовском сохранилась в моей памяти лишь страсть его к ежедневным поркам учеников за пустячные провинности и грубость его обращения, доходившая до мордобития, за что и сам он подвергся тому же, получив сдачи от одного из гимназистов 7-го класса, вынужденного на такой поступок ругательством и дракою инспектора. Результатом такого печального инцидента была ссылка гимназиста рядовым на Кавказ и устранение Левандовского от должности с увольнением на покой.
Новый инспектор Ангерман был лютеранин; язвительная злость его характера превосходила многих известных тиранов-иезуитов, так как он не гнушался кровавыми порками больших и малых учеников и со злобной улыбкою на устах, с мефистофельским выражением физиономии всегда на них присутствовал лично и нередко собственноручно ублаготворял розгами обнаженные педагогические части учеников. Тиранство это доходило до такой жестокости, что наказанным нередко приходилось пользоваться услугами весьма незатейливого и скудного гимназического лазарета, где можно было найти горчишники, хинин в порошках, березовую примочку, тинктуру арника и т. п. препараты; что же касается до услуг доктора или фельдшера, то за ними надо было посылать, так как они являлись в гимназию ежедневно около полудня (на всякий случай) и через каких-нибудь полчаса исчезали.
Вообще личность Ангермана была психически феноменальна, как и все его поступки; свободный в праздники, он обязательно бывал в кирхе, где усердно читал молитвенник, внимательно выслушивал проповедь пастора и в то же время следил за присутствующими в кирхе гимназистами, и если кто-либо из них возбуждал недовольство богомольного инспектора (не по форме одет, с расстегнутым сюртуком, выпущенным из-за галстука белым воротничком рубахи и т. п.), то он по окончании службы старался виновного разыскать и сделать ему внушение, а на следующий день подвергал его наказанию. Ангерман был тираном и в своей семье, потому что маловозрастные дети — его сыновья — нередко им наказывались, что знали все гимназисты, так как квартира инспектора была при гимназии. В конце концов, ненормальность Ангермана подтвердилась прискорбным для него фактом. Будучи переведен из Саратова директором гимназии в Самару после какой-то учиненной им порки, ввиду грозившего ему давления свыше из округа, он сошел с ума.
Русский язык, т. е. грамматика и история литературы, преподавались: первая в трех классах, а вторая — в старших, начиная с четвертого. В то время, когда мне пришлось проходить младшие классы, было два преподавателя: Дмитрий Андреевич Андреев, а после его смерти — Сперанский.
После первой половины класса русского языка, так сказать повествовательной, началось испытание учеников в знании заданного им урока. В это время класс преобразовывался в какой-то комический театр, где разыгрывалась веселая пьеса, вроде оперетки, с пением, живыми движениями и быстрою переменою картин. Учитель, спрашивая ученика урок, лениво шагал по узкой классной площадке в виде коридора между передними партами и стеною и исподлобья взирал на учеников, заметив шалости которых, протискиваясь между партами, невозмутимо подходил к виновному и, хватая его за ухо, вел его на площадку впереди парт и заставлял стать на колени, говоря: «В Сибири ездят на оленях, а ты стой на коленях». Такое вождение учеников было поодиночке и парами, так что к концу класса коленопреклоненным статистам недоставало места, тогда их фамилии записывались Андреевым в памятную его книжку; дабы подвергнуть их такому же наказанию в следующий его урок. Подобные путешествия учеников на коленопреклонение сопровождались заунывным пением всего класса церковной песни «Исайя ликуй» или «Се жених грядет» — что, возбуждая лектора, влекло его к азарту, и он уже не водил, а вызывал виновных, стихотворными возгласами: «Ей ты, Петров, знаешь падеж именительный, ну так выходи и будь почтительный» или «Семенов, болван, колена преклони, да собой таких же дураков не заслони». Бывало так, что из 30 и более стоящих на коленях, крайние, подвигаясь вправо и влево, старались скрыться за партами и ползком на четвереньках исчезали и располагались в лежачем положении позади парт, так сказать, за авансценою класса. Звонок в продольном коридоре между классами давал знать об окончании урока, читалась громко молитва, и Андреев направлялся к выходу из класса, напутствуемый тихим пением: «Выйди вон, выйди вон ты из класса кувырком».
Другой учитель русского языка, Сперанский, бывший студент какого-то университета, но не окончивший курса, был из семинаристов. Он старался казаться джентльменом, но с оттенком, свойственным природе его звания, проявлял замашки людей, склоняющихся и заискивающих перед начальствовавшими, чтобы получить от них похвалу или повышение. Поэтому он, как младший учитель, получающий ограниченное жалованье, происками и лестью приобрел доверие директора Мейера, по ходатайству и хлопотам которого пристроился учителем русского языка в Саратовском институте благородных девиц и в римско-католической семинарии, что дало ему средства обветшалую свою экипировку сделать франтовскою и сделаться любителем быть всегда навеселе, в каковом виде он являлся нередко и в классы с растрепанными чувствами. Не придерживаясь курса Востокова, Сперанский излагал преподаваемый им предмет словесно, давая свои краткие письменные заметки; заставлял заучивать наизусть басни, стихотворения, занимал учеников грамматическим разбором, но почти не практиковал их диктовками, чтобы приучить к правильному письменному изложению мыслей. А как лектор был всегда в возбужденном настроении, то проявлял несдержанность, соединенную с грубостью и ругательством, по отношению к ученикам, к которым относился с презрением и надменностью; все это отзывалось нелюбовью к нему учеников, которая увеличивалась еще и тем, что Сперанский часто жаловался на учеников зверю-инспектору, что сопровождалось обыкновенно немедленным телесным наказанием. А так как крики наказуемых доходили до слуха учеников, то Сперанский с ядовитою улыбкою поучал их так: русский язык систематический, стройный и строгий по своим правилам и благозвучию, доказательством чего и служит-де тот вопль, который издает теперь подвергнутый сечению. Сперанского мне пришлось перетерпеть в бытность мою в третьем классе, когда он скончался от излишней дозы принятого какого-то возбудительного средства».
