Шахразада - Любовь Хасана из Басры
Георгий встал и неторопливо пошел прочь. Юноша сидел, подставляя лицо теплым лучам садящего солнца, и по-прежнему улыбался.
Но с лица учителя улыбка сошла. Он радовался, что Валид вовремя послал ему зов и Хасан остался здравомыслящим юношей. Но Георгия беспокоило и то, как долго придется держать ученика вдали от книг и наставлений, вдали от столь загадочных изваяний. Ведь раньше или позже юноша вновь ступит под сень библиотеки… И не навалится ли на него тогда безумие с новой силой? Не станет ли вновь каменная статуя ему милее всех женщин подлунного мира?
Не было у мудреца ответов на эти вопросы, как не было и понимания, что же произошло с Хасаном на самом деле. Он увидел лишь малость, да и от самих юношей узнал ничтожную часть. Этих частичек, чувствовал мудрец, было явно недостаточно, чтобы сложить мозаику. Что же это – наваждение неведомых сил? Или магия древних изваяний? Или просто душа Хасана оказалась столь чуткой, столь ранимой, что прикосновение к древнему искусству стало для нее роковым…
Макама двенадцатая
Хасан же, верный слову, данному учителю, принялся за лечение столь же истово, сколь истово постигал законы мира. Он отдался тренировке с удовольствием, которого и сам от себя не ожидал. Броски и удары, казалось, врачевали его больной разум куда лучше, чем могли бы это сделать сотни трав и снадобий.
Учитель, который сам по традиции эту тренировку проводил, лишь качал головой, видя улыбку на лице Хасана. «О да, – думал Георгий, – в этом он весь. Что бы юноша ни делал, он отдается этому занятию целиком, достигая поразительных успехов. Плохо лишь то, что сам он своих успехов не видит, в них не верит, все время пытаясь достичь вершины мастерства. Что это – недочеты воспитания? Въевшаяся в душу попытка доказать отцу, что сын на что-то годен? Или сама суть натуры Хасана?»
Увы, и на эти вопросы ответа пока у наставника не было. Сам же предмет его размышлений с громким смехом прошел мимо учителя, низко ему поклонившись.
– Здравствуй и ты, Хасан, – почти автоматически ответил Георгий.
– Что сегодня с учителем, Мехмет?
– Думаю, глупый мой друг, что он размышляет о тебе.
– Но зачем обо мне размышлять? Я переусердствовал с занятиями и теперь излечусь. Ведь я-то знаю, что со мной произошло. И более такого не допущу.
– И да поможет тебе в этом Аллах всесильный и всемилостивый!
После трапезы Мехмет отправился за новыми знаниями, а Хасан решил, что долгая прогулка по горам, да к тому же в хорошей компании, принесет ему куда больше пользы, чем прогулка в одиночку по ближайшим к школе окрестностям. Красавица Наринэ с удовольствием согласилась составить ему компанию.
Лето еще царило в горах, не собираясь дарить осени ни одного дня. И потому горы поражали необыкновенной, неслыханной гаммой зеленого – от самого нежного светлого оттенка до почти черного – там, где густая тень падала на пологие склоны.
– О Аллах милосердный, как же прекрасен мир! – почти простонал Хасан.
– А ты почему-то сменил его бескрайние просторы на холодные и пыльные книжные полки.
– Просто, о моя краса, я думал, что именно в книгах я найду законы, правящие этим миром, найду объяснение того, как летает птица и скачет кузнечик, почему журчит ручей и катятся с крутых склонов огромные камни.
– Должно быть, в книгах все это есть. Но разве объяснение законов заменит миг любования красотой мира? Разве для тебя, художника, творца, важнее понять, чем увидеть?
– Мне нужно и то и другое. Чтобы правильно изобразить то, что я вижу – а именно это цель любого творца – художника ли, ваятеля ли, поэта, – я должен знать, как и почему это происходит.
– Быть может, это и так. Но одного понимания мало. Согласись, если ты будешь сидеть взаперти, даже сотня сотен книг не заменит тебе одного пытливого взгляда, не заменит такого, как сегодня, дня – теплого, но не знойного, щедрого, но не жестокого.
– И ты, несравненная красавица, права. Ибо живая птица в небесах много прекраснее сотни ее описаний и изображений!
– Так насладимся же тем, что подарил нам сегодняшний день!
Влюбленные неторопливо брели по тропке и вышли на поляну, почти круглую и со всех сторон окруженную высокими деревьями.
– Как здесь хорошо… – вздохнула Наринэ. – Давай присядем, Хасан…
– Давай. Наринэ… – Хасан на минуту опустил глаза. – Ты разрешишь мне рисовать тебя?
– Разрешу, конечно… Но почему ты столь смущен?
– Я опасаюсь, что мои рисунки расстроят тебя. Ведь я все время боюсь, что изображения будут мертвыми, а люди, которых я попытаюсь изобразить, – уродцами…
Наринэ рассмеялась.
– Глупец… Ведь ты же прекрасный художник. И мне вовсе не нужны рассказы Мехмета, чтобы убедиться в этом. Я вижу, как ты рисуешь горы, вижу, какой любовью к миру дышит каждая линия твоих набросков. Мне приятно, более того, мне лестно твое предложение.
– Благодарю тебя, прекраснейшая из женщин. Тогда давай начнем прямо сейчас.
Девушка улыбнулась и приняла призывную, как ей показалось, позу.
– О нет, Наринэ, нет… Просто будь самой собой, думай о чем-то добром, прекрасном…
– Просто думать? А может быть, я расскажу тебе какую-нибудь сказку?
– Сказку?
– Ну конечно, сказку… Сказку о царевиче Рахмане и его поисках любви, например.
– Да будет так, рассказывай.
Наринэ на минуту умолкла, раздумывая, как лучше начать. Она была в этот миг столь прекрасна, что у Хасана захватило дух… «Как я мог, безмозглый червяк, даже пытаться сравнить ее с тем каменным чучелом?! Разве там, в душных стенах, живет красота? Красота здесь, в тени деревьев, в нежном румянце щек, в тяжелых косах, в теплом взгляде…»
– Так знай же, Хасан, что жил некогда в далекой стране царь. И было у него два сына…
– О-о-о, какое необыкновенное начало… – пробормотал Хасан.
Наринэ не обратила на его слова никакого внимания, и продолжила:
– Старшего, и это понятно, готовили к принятию звания наследника трона. А младшему, Рахману, была уготована участь его советника и первого мудреца при дворе брата. Ибо так сказали звезды и так хотел царь, отец братьев. Юноши росли именно так, как растут все царевичи. И вот наступил день, когда младший отправился в блистательную Басру, город мудрости и магии. И надобно сказать тебе, Хасан, что дома была у Рахмана возлюбленная, наложница гарема его отца. Которая стала настоящим другом юному царевичу. Он так верил ей, что думал, что все женщины мира столь же прекрасны и самоотверженны, как Джамиля, его наставница в любовной науке[4].
– Так ты говоришь, что царевич отправился в Басру?
– О да, он мечтал стать не только первым мудрецом, но и первым магом двора…
