Мануэль - Киллерёныш
— О-па! Кого мы видим! — заметно оживился пацан. — Бяшка! Слышь, мужик, тебе не западло с ним рядом сидеть? Его же у нас все кому не лень ебали! Такая соска, бля, ошизеть — не встать!
Хриплый прокуренный тенорок продолжал вещать о былых временах Антошки, но Игорь уже не слушал. Кровь ударила ему в виски, сердце бешено застучало. Он поднимался, мысленно стирая пацана в порошок. Но Антошка опередил его. Он вскочил, подлетел к новичку, заорал, надрывая связки:
— Заткнись!! Заглохни, тварь, слышишь?!!
Но тут же голосок сорвался и мальчишка выбежал из палаты, с треском хлопнув дверью. Игорь с ненавистью повернулся к новичку. Он понял, что этот новичок из прошлого Антошки.
Однако разбираться было некогда; надо было найти Тошку. Скорее всего он двинул в тот самый скромный уголок. И действительно, за кадкой с огромным фикусом сидел Антон, буквально вжавшись в пыльный угол. Игорь попытался обнять его, но мальчика затрясло, забило словно в лихорадке. Он повернулся и, прямо в лицо Игорю стал выкрикивать бессвязные слова, захлебываясь от слез.
— Ты же не знаешь... Ты ничего обо мне не знаешь! Ты теперь прогонишь меня! Я очень плохой, слышишь?! Очень! – и вдруг, словно в бреду: — Убей его! Ты можешь! Убей!..
Игорь быстро сбегал за медсестрой. Она профессиональным взглядом в секунду определила сильнейший нервный срыв, накапала в мензурку то ли валерьянки, то ли еще чего-то похожего, почти силой влила в рот мальчишке. Потихоньку истерика начала стихать и Антошка вскоре заснул прямо на руках у Игоря.
Сон прервался так же быстро, как начался. Минуты через три мальчик резко открыл глаза, словно и не спал вовсе. Обняв Игоря за шею, и ткнувшись горячим лбом ему в переносицу, стал глуховато, вполголоса рассказывать. Игорь еле разбирал слова, но прерывать не смел.
РАССКАЗ АНТОНА (в изложении автора)
До последней минуты Антошка не верил, что это случится, хотя уже две недели известно, что их детдом расформирован, и две недели детей распределяют кого куда; группами и по одному. Антошке не повезло. В маленький полуразбитый уазик сели две девчонки-семилетки и он, Антошка.
Ехали довольно долго. Добрались только к вечеру. Встретила их толстая добродушная женщина, как потом оказалось — завхоз. Она отвела девочек в одну, а Антона в другую спальни. И оставила она Антона один на один с двумя десятками мальчишек самого разного возраста.
К нему тут же подскочили двое, молча вытряхнули из курточки и подвели к пацану, лежащему на кровати. Самому старшему — Мишке Сафронову. Ему, как вскоре узнал Антошка, подчинялись все ребята, и ослушаться не смели.
Мишка спросил имя, откуда такой взялся, а потом стал «прописывать», так было заведено. Сперва он задавал разные глупые вопросы, например: «Ты летишь на парашюте. Слева — море говна, справа — лес хуёв. Куда будешь приземляться?» Правильный ответ: «В каждом море есть островок, а в каждом лесу — поляна». Или такой: «Мать продашь или в жопу дашь?» Ответ: «Мать не продаётся, жопа не даётся» Ну, или такой: «Стоят два стула, на одном пики точёны, на другом хуи дрочёны. Куда сядешь?» Ответ: «Возьму пики точёны и срублю хуи дрочёны!»
Ничего этого Антошка, конечно, не знал, отвечал невпопад, при этом безумно развлекая присутствующих.
А последним испытанием была проверка на «пацана». Его затащили в дальний угол, кто-то стал на «шухер» у двери. И стали заставлять отсосать. Услышав вполне естественный отказ, на Антошку посыпались со всех сторон удары. В лицо не били, только в живот, в грудь. Он продержался, стиснув зубы так, что заныли скулы.
— Все, хватит! – остановил град ударов Мишка. – Он настоящий «пацан», больше не лезть к нему!
Антошку поставили на ноги, умыли, показали свободную кровать. Антон вздохнул с облегчением. Но, как оказалось, слишком рано.
Той же ночью, то ли от перенесенных волнений, то ли отбили ему что-то внутри, но мальчик во сне «наловил рыбки». Проснулся на мокрой простыне. Тут же мелюзга доложила Мишке. И началось...
Сперва Антошку раздели до пояса, привязали к быльцу кровати. Накрыли спину полотенцем, и каждый сделал по три удара ремнем. Мишка следил, чтобы никто не сачковал, бил в полную силу. Когда все закончилось, Антон услышал: «Еще раз уссышься, получишь по десять «горячих» Так, пацаны! Теперь он чушкарь, все поняли?»
Поняли все, а вскоре понял и Антон.
Дали ему кликуху «Бяшка», что она значила, Антошка так и не понял, но было довольно-таки обидно.
Днем было еще терпимо, все были на виду, хотя тычки он получал регулярно. В столовой его посадили отдельно, еще с тремя мальчишками, такими же как он, отверженными.
А на вторую ночь случилось совсем запредельное. Нет, Антошка не был слишком наивным, он уже слышал про такое. Но чтобы с ним!!!
Среди ночи на него набросились несколько пацанов, мигом сорвали трусы, нагнули к кровати, обмотали голову пододеяльником, чтоб не орал и... Поплевав на руку, они по очереди загоняли в него горячие члены, раздирая неокрепшее отверстие в кровь. На свое счастье, Антошка быстро отключился. Утром простынь была вся в крови. Пацаны быстро поменяли ее. Мишка пригрозил, чтоб молчал, а то будет еще хуже. Боль не проходила, и Антон в туалете, приспустив трусы, долго прижимал мокрый носовой платок к попке,...
Называлось это «трахать»
Его «трахали» не каждую ночь, были ведь и другие «чушки». Но через неделю этой «жизни» он сорвался. Он набросился на самого Мишку! В глазах у него потемнело и он стал молотить кулаками куда ни попадя. Мишка ошалел от такой наглости, но Антона скрутили.
Наказание было неотвратимо.
Они сделали «электрический стул».
Стянули с кровати матрас, положили раздетого мальчишку на сетку, примотали руки и ноги полотенцами. Мишка прикрутил провода от старого торшера, найденного где-то на свалке, к ножкам кровати. И воткнул провод в розетку.
Антошка выгнулся дугой, затрясся, застонал. Несколько секунд ток не выключали, потом провод выдернули, привели постель в порядок.
Больше Антон не рыпался, молча терпел...
По сравнению с этим все остальное казалось невинными детскими шалостями.
Да вот хоть «велосипед», к примеру. Когда спишь, тебе между пальцами ног засовывают куски ваты, затем вату поджигают. Ты от боли машешь ногами, а все остальные весело смеются.
Так и шли дни, неделя за неделей. Взрослым жаловаться было не только бесполезно, но и опасно. Директор все прекрасно знал; он сам отдал в руки старшим полную власть над малышней. Так легче поддерживать порядок. Сами воспитатели тоже не гладили детей по головкам. Были в ходу и оставления без обеда, и стояния голышом в коридоре по несколько часов кряду, и многое другое.
