Андре Савиньон - Я приду плюнуть на ваши могилы...
Чей-то грубый голос крикнул:
— Чего там долго рассуждать! Прикончить щенка, и дело с концом!
Услыхав это, я почувствовал, что ноги мои стали тяжелее свинца. Если бы я не стоял в этот момент на коленях, они, наверное, подкосились бы подо мной. Я словно в мучительном кошмаре старался подняться, убежать и не мог шевельнуть пальцем.
Меня спасла одна пустячная случайность, на которую я при обычных обстоятельствах не обратил бы никакого внимания. Я вдруг заметил темный силуэт, двигавшийся в моем направлении. Тень приблизилась, и я с бурной радостью узнал своего друга Рамоно, собаку крестного. Я нежно прижался лицом к его мохнатой морде, чувствуя, как мужество снова постепенно вливается в мою душу.
А негодяи там внизу продолжали совещаться о том, как бы поскорее избавиться от меня. Но вот два заплетающихся языка предложили сначала «хорошенько дернуть». К ним сейчас же присоединились другие, и расправу порешили отложить до ночи.
Луч надежды осветил мою душу, и детский страх, смущавший ее, испарился вдруг точно по волшебству. Кровь горячей волной омыла мои члены, мысль прояснилась и заработала с удвоенной энергией. Я тихонько отполз к корме и быстро спустился в каюту. Я думал, что там никого нет, но из-под стола долетал густой храп. Должно быть, перепивший матрос, решил я и принялся торопливо доставать из сундука кое-какие вещи, с которыми мне не хотелось расставаться. Вдруг панический страх заставил меня в ужасе выскочить из каюты.
Забыв обо всем на свете, я помчался к кубрику, чтобы позвать на помощь. Но судорога так сжала мне горло, что я не в силах был выдавить из себя ни единого звука. Я летел как стрела, перескакивая через препятствия, спотыкаясь и падая. Наконец, оступившись, я скатился в трюм. Оглушенный падением, обливаясь кровью, я все же стал карабкаться наверх. Одна лишь мысль владела мной — бежать, бежать, чего бы это ни стоило! Но ноги мои скользили, и я три раза с треском срывался вниз. Вдруг вверху надо мной раздались шаги — это был Луарн. Он стоял, нагнувшись над трюмом, и тревожно вглядывался в пустоту.
Я понял, что погиб. Выйти, показаться ему значило отдать себя в руки палача, подписать собственный смертный приговор. Луарн уже поворачивал голову в мою сторону, встревоженный всем этим шумом. Если я покажусь, он кинется на меня, а если нет… Я знал, что каждая минута приближает всех нас к жестокой, мучительной казни. Вот послушайте…
Роясь в каюте, я заметил, что лампа, перевернутая, должно быть, во время ночной оргии, разбилась и подожгла доски пола. Огонь подбирался уже к дивану, на котором обычно спал Менгам, а в двух шагах оттуда, как я знал, хозяин хранил взрывчатые вещества.
Итак, через несколько минут, быть может, даже секунд, мы все взлетим на воздух!
Я отбросил последние колебания и, сделав нечеловеческое усилие, одним прыжком поднялся на палубу. Я до сих пор не понимаю, как это вышло. Но разгон был так велик, что я покатился прямо под ноги своего врага. Я ожидал, что он сейчас же схватит меня за горло. Но Луарн, к великому моему удивлению, с громким криком отскочил в сторону. Он не узнал меня в темноте, а расстроенное воображение подсказало ему другой образ:
— Менгам!.. Менгам жив! — вопил он.
Я бросился к корме. В одно мгновение я спустил на воду шлюпку, перемахнул через борт и, оттолкнувшись от «Бешеного», принялся грести изо всех сил. Маяки Креаша и Стиффа указывали мне, куда держать путь.
С «Бешеного» доносились неистовые крики, проклятья и брань. Они только что обнаружили мое бегство и в бессильной ярости метались по палубе. Началась общая свалка. Леру схватил Луарна за горло и душил его, а три других матроса бросились к другой шлюпке. Я снова похолодел. Ведь эти молодцы могли в один миг настигнуть меня!
И опять на помощь мне пришел случай. В шлюпке не оказалось весел, и матросы отправились искать их. Я молил бога, чтобы эти поиски длились как можно дольше, и надежда снова зашевелилась в моем сердце. Должно быть, в эту минуту они заметили огонь в каюте. Дым начинал уже пробиваться наружу, и один из матросов, заглянув в люк, быстро выскочил оттуда. Я знал, что должно последовать сейчас.
Вспоминая теперь этот страшный час, я часто удивляюсь тому спокойствию, которое охватило меня в тот момент. Отъехав достаточно далеко, я лег на весла и стал ждать.
Передо мной качался на волнах красивый, крепкий корабль, полный золота, надежд и страстей. Еще мгновение, и никто никогда уже не увидит его.
И вот гигантский сноп огня взлетел к самому небу, залив кровавым пламенем и горизонт, и море, и лодку, и меня.
Оглушительный грохот, дым, алые языки… и от «Бешеного» не осталось следа.
Корабль исчез, как будто никогда не существовал. Но в нескольких шагах от себя я увидел вдруг белый, похожий на человеческое тело, предмет. Он высоко взлетел в огненном столбе и с громким плеском погрузился в море. Однако я успел разглядеть в волнах нежное загадочное лицо морской красавицы. Оно улыбалось, погружаясь в зеленый покой.
Р. Баллантайн. Коралловый остров
Глава I
Скитания всегда были моей страстью, радостью моего сердца, солнечным светом существования. В детстве, юношестве и взрослым уже человеком, я всегда был скитальцем.
Была темная, дикая ночь, бушевала буря, когда я родился на пенящейся груди широкого Атлантического океана. Отец мой был моряком, дедушка — капитаном и прадед — морским офицером. Никто точно не мог сказать, чем занимался его отец; но моя дорогая матушка утверждала, что он был моряком, дед которого, со стороны матери, был моряком королевского флота. Во всяком случае, мы знали, что, проследив нашу родословную, можно было убедиться в непосредственной связи нашего семейства с водным пространством. Так было с обеих сторон, потому что моя мать всегда отправлялась с отцом в море во время его длинных путешествий, таким образом проводя большую часть своей жизни на воде.
Вот почему и я унаследовал бродяжнический дух. Вскоре после моего рождения отец мой, будучи уже стариком, вышел в отставку, приобрел небольшой коттедж в одной из рыбацких деревень западной части Англии и устроился оседло, чтобы провести вечер своей жизни на берегах моря, которое в течение многих лет было его домом.
Вскоре после этого начал проявляться скрытый во мне непоседливый дух. Когда мои младенческие ноги уже окрепли, я, не удовлетворяясь ползанием на коленях, начал становиться на ноги, чтобы ходить как человек. Все эти попытки кончались неудачей. Однажды, воспользовавшись отсутствием моей дорогой матери, я сделал некоторое усилие, увенчавшееся, к огромной моей радости, неожиданным успехом. Я фактически достиг порога и, стукнувшись об него, с треском вылетел в лужу грязной воды, расположенную перед домиком моего отца. О, как живо представляется мне ужас моей бедной матери, когда она, вернувшись, нашла меня барахтающимся в грязи, среди стаи крякающих уток. С какой нежностью она сняла с меня насквозь промокшую одежду и обняла мое маленькое тельце.
