Андрей Мельников - Авантюристка
– Ах, как здорово было, мамочка! Вода такая хорошая!
Я же просто ненавижу эти купания. То ли дело с мальчишками. Мы весело сбегаем к речке, сбрасываем одежду и бросаемся в воду. Над душой никто не стоит, не надо думать, что можно благородной девочке, а что нельзя. Можно все! Плавать, нырять, прыгать в воду, брызгаться все, что придет в голову. И на берегу можно бегать, валяться на песке, дурачиться, кувыркаться, короче полная свобода. Конечно, мы купаемся голышом, ведь плавать без одежды гораздо удобнее и приятнее, и никого это не напрягает, мы просто не обращаем на это внимания. Ребятам все равно, они что голых девчонок не видели? Да и мне на это наплевать, бог всех нас создал одинаковыми, чего скрывать, если ты такая же, как и остальные.
Но в это утро моя вылазка не осталась незамеченной. Наверное моя сестра Бета заметила меня, когда я залезала обратно, и наябедничала. Поэтому наш кюре и привязался ко мне, мол тебе надо исповедаться и покаяться, а он от лица господа наложит на меня наказание. Ох и любит же наш кюре исповедывать и наказывать. Особенно допекает меня и моих сестер. Каждый раз на исповеди он просто выворачивает тебя наизнанку, особенно его почему-то всегда интересует, а что ты думаешь о мальчиках, видел ли кто-нибудь тебя голой, трогаешь ли себя за неприличные места и каким образом, что ты при этом чувствовала и тому подобные вещи. После его исповедей мне почему-то всегда было стыдно и гадко. Причем я стала замечать, что он старается нас унизить, все повернуть так, будто мы только и хотим сделать что-нибудь низменное. После исповеди обычно назначалось наказание: чтение молитв или порка. Наказание осуществляли в комнате у матери в присутствие кюре, матери и нас, всех трех сестер, независимо наказали тебя или нет. Кюре считает, что послушным детям полезно смотреть как наказывают провинившихся, а наказываемым должно быть стыдно перед сестрами. Изредка заходит отец. В этом случае кюре всегда отменяет порку и ограничивается только чтением молитв. Молитвы заставляли читать, стоя в углу на коленях. Та кому была назначена порка, раздевалась и ложилась животом на скамью у стены. Пороли кожаным ремнем, обычно сам кюре иногда мать. Били не сильно, так что бы спина и задница особенно не болели, мать наказывала сильнее – кюре дольше. Было не столько больно, сколько противно. Нас с Бетой чаще заставляли читать молитвы, а в плане порки особенно доставалось моей старшей сестре Сореле, она на два года старше, ей уже тринадцать лет и у нее на теле уже всякие штучки как у настоящей женщины. Как-то, когда она голая лежала на лавке и кюре, сально поблескивая глазками шлепал ее ремнем, я спросила, если показывать свое тело грешно, то почему кюре наказывая нас, заставляет раздеваться. В ответ меня тоже разложили на лавке и, охаживая по заднице ремнем, мать объяснила мне, что кюре человек святой, общается с богом за нас грешных и то, что нельзя показывать обычным людям, его не касается. Вот так. Интересно, а если бы у нас был брат, его пороли бы вместе с нами? Кажется после этого дня я возненавидела не только кюре, но и мать с ее богом.
Так вот, когда кюре после трапезы насел на меня со своей исповедью и покаянием, я заявила, что если я в чем виновата, я попрошу прощения у господа бога напрямую без посредников, и если он не сочтет нужным меня карать, то тем более это не дело кого-то мелкого священника. Когда я это сказала, царящий за столом гомон вдруг смолк, все замерли, как по команде. Тишина повисла словно перед грозой. Кюре, казалось, хватит апоплексический удар, он весь покраснел, рот, как у вытащенной на берег рыбы, часто и беззвучно разевался, хватая воздух. Мать, наоборот, побледнела и прямо-таки взвилась из-за стола, готовая разразится криком. Но тут раздался громоподобный хохот дяди, к которому сначала присоединился отец, а затем и все остальные. Под этот хохот кюре словно сомнамбула вышел из трапезной.
– Ай да девчонка, ай да молодец, – хохотал дядя. Отсмеявшись он встал из-за стола и повернулся к отцу.
– Сорель, пошли к тебе, выпьем винца, поговорим о жизни, и позови к нам этого сорванца.
И вот теперь мы в комнате отца и они с дядей обсуждают мою судьбу.
– Уж очень мне нравиться этот чертенок, – басил дядя, – а оставь ее здесь, твоя мымра со своим извращенцем просто сживут ее со свету. Как ты только можешь жить с такой стервой?
– Оставь Пет, ты же все знаешь.
– А, Сорель, ты всегда был тряпкой. Ладно собирай девчонку к камийцам, я дам денег на ее обучение. Ну, детка, – это уже мне – поедешь в монастырь?
– Поеду. – Сейчас я была готова ехать из дома куда угодно.
– Ну вот и славно. Ты вырастешь настоящей красавицей, в монастыре тебя всему научат, а мы тем временем найдем тебе достойного мужа.
2
Монастырь мне совсем не понравился. Мрачное массивное строение, с позеленевшими от старости стенами, скорее напоминало тюрьму, чем место для обучения и воспитания благородных дочерей королевства.
Когда монастырские ворота закрылись за моей спиной, я испытала мучительное ощущение будто мне не хватает воздуха. Вокруг только каменные стены, решетки на узких окнах, суровые женщины с отрешенными или фанатичными лицами. Полное ощущение, что тебя лишили не только простора, но и свободы.
Нас выстроили во дворе в две шеренги, и мать-настоятельница, медленно прохаживаясь между нами, устроила первую промывку мозгов.
– Ваши родители прислали вас сюда, что бы мы сделали из вас заслуживающих уважения благородных девушек. Вас научат всему, что будет нужно в дальнейшей жизни, закалят ваш дух и укрепят тело. Вы станете прилежными хозяйками, достойными хорошего замужества. Мы подготовим вас и к светской жизни и к материнству. Пока вы здесь, вы все равны, нет дочери принца или простого рыцаря, есть только воспитанницы и их наставники.
Произнося эту речь, она прохаживалась вдоль строя и ее суровый взгляд скользил с лица одной девочки на другую. Когда дошла моя очередь, я поневоле поежилась под ее колючими глазами и отвела взгляд. – Сейчас вы пройдете обязательный ритуал очищения: совершите омовение, исповедуетесь, сестра-целительница осмотрит вас, в храм могут войти только чистые душой и телом. Те, кто окажутся недостойными чести нести послушание и обучаться в нашем монастыре, будут с позором изгнаны из святой обители. Достойным же укажут их кельи. Вы разойдетесь по ним и приведете себя в порядок, как только колокол зазвонит на вечернюю молитву вы все придете в трапезную и после ужина и молитвы я сообщу вам распорядок вашей жизни на ближайшее время. Все, сестра, Мали, проводи воспитанниц.
