Дом (ЛП) - Тилли С.

Я тоже видела это в фильмах.

Я стою и сижу и преклоняю колени и молчу, когда все скандируют то, что они все запомнили, но чего я не знаю. И я делаю все это со слезами на щеках.

Сегодня утром я спросила у мамы, могу ли я воспользоваться ее косметикой. Она накричала на меня, сказав «нет».

Я хотела выглядеть лучше всех для папы, но теперь я рада, что она мне этого не позволила. Я бы все испортила. По крайней мере, так рукава моей простой черной рубашки с длинными рукавами — она слишком узкая, так как в этом году я выросла еще на два дюйма — только влажные, а не испачканные косметикой.

Мы встаем в последний раз, и человек в мантии говорит нам идти с богом, и если бы мое лицо не было таким онемевшим, я бы сморщил нос.

Разве он не говорил ранее, что папа теперь с богом? Так разве он не говорит нам идти с богом, что бы мы тоже умерли?

Острый палец в боку заставляет меня сосредоточиться, и я вижу, что все начинают уходить, поэтому я поворачиваюсь и смотрю в проход, ожидая своей очереди.

Первыми выходят первые ряды, и у меня перехватывает горло, когда женщина с черной вуалью, покрывающей ее волосы, идет по проходу к большим дверям, которые распахнулись.

Должно быть, она жена папы.

Я думаю об этом, и через секунду ее глаза резко встречаются с моими.

Я отступаю. Я узнаю выражение ее лица. Я видел его дома.

Она меня ненавидит.

За ней стоит девушка, женщина. Не знаю, сколько ей лет, но выглядит она примерно как ровесница моей соседки, и она закончила среднюю школу несколько лет назад. У девушки — мужчина сказал, что ее зовут Аспен? — густые каштановые волосы собраны в пучок.

Она не смотрит на меня. Может быть, она не знает, что я здесь.

Но я думаю…

Я думаю, она моя сестра.

У меня есть сестра.

Как раз когда она собиралась пройти мимо, она бросила на меня взгляд. Или это было выше меня? На мою маму? На кого бы из нас она ни смотрела, у нее на лице то же самое выражение, что и у ее мамы.

Следующий — парень. Но я не смею думать о нем как о брате. И я опускаю глаза, прежде чем он успевает на меня посмотреть. Потому что я не думаю, что смогу это вынести. Я не думаю, что смогу вынести еще одного человека, смотрящего на меня с отвращением.

Мой отец — лжец.

Моя мама — лгунья.

Я думала, у меня есть братья и сестры. Но я думаю, что они меня ненавидят.

И я не хочу, чтобы меня ненавидели.

Я просто хочу, чтобы меня любили.

ГЛАВА 1

Вэл

Мои пальцы неуклюже разворачивают бумажную обертку, и тут в мой бок врезается твердое тело.

«Осторожно!» — раздается в моем ухе глубокий голос.

Мои ноги пытаются шаркать от удара, но я теряю рановесие как раз в тот момент, когда я теряю контроль над печеньем, роняя его на землю. В то же время, вес, который был на моем левом плече, исчезает, положив конец любой надежде на то, что я не упаду.

Смущенный писк срывается с моих губ, и я раскидываю руки в стороны, отчаянно пытаясь схватиться за что-нибудь.

Я хотела бы закрыть глаза, но они застли и я смотрю на всех тех, кто наблюдает за мной, и надеться увидеть, как эта неуклюжая девчонка сгинет в терминале аэропорта.

За исключением того, что я не падаю.

Чья-то невероятно сильная рука обхватывает мою талию и притягивает меня к твердому телу.

«Я тебя держу». Тот же мужской голос, что и раньше, говорит мне на ухо, только на этот раз тихо. Шепот. Рычание. Что — то.

Сглотнув, я опустила руки и заставила свое тело расслабиться. Необходимости в подкреплении больше нет.

«Спасибо», — выдыхаю я, прежде чем замечаю, что его большая рука лежит на моем животе.

Незнакомец трогает мой живот. Мой мягкий, вялый живот.

Я могу только молиться, чтобы он не оказался таким привлекательным, как кажется.

«Не благодари меня, Ангел». Его рука скользит по моему животу к талии, пока он движется сзади меня и встает рядом со мной. «Если бы этот придурок не врезался в меня, я бы не врезался в тебя».

«О, все в порядке. Я…» — начинаю я говорить, но тут мой взгляд устремляется на высокого мужчину рядом со мной, и моя способность формулировать слова исчезает.

Святые, трахни меня, глаза.

Я моргаю.

Да бросьте вы это. Да трахните меня все.

Его пронзительно-голубые радужки — это только начало.

Мужчина в костюме, с коротко подстриженными темными волосами, такой же аккуратной бородой и плечами, на которых можно сидеть, улыбается мне сверху вниз, словно он действительно рад, что ему доставили неудобства, врезавшись в меня.

Его губы шевелятся.

Они на тон темнее и розовее его загорелой кожи.

Его губы шевелились.

«Извини?» Мои щеки горят, когда я признаю, что не слышала его, хотя мы стоим лицом к лицу.

Его улыбка становится шире. «Я тебя обидел?»

В моем мозгу происходит короткое замыкание, потому что я с головой ныряю в сточную канаву, представляя, как он спрашивает меня об этом, когда мы оба потные и голые — в постели.

«Нет», — хриплю я. Господи, Вэл. Соберись. «Я тебя обидела?»

Я тебя обидела?

Мне хочется зажать себе рот рукой. Или заползти под ближайшую скамейку и притвориться мертвым.

Губы мужчины кривятся в ухмылке. «Не думай, что такая мелочь, как ты, могла бы, даже если бы попыталась».

Мелочь?

Здесь жарко?

Здесь очень жарко.

Давление на мою спину меняется, и я понимаю, что его большая ладонь все еще там, удерживая меня на месте.

Он опускает лицо.

Он собирается меня поцеловать?

Мои глаза начинают закрываться, а затем резко открываются.

Он не собирается меня целовать. Это не фильм Hallmark. И не порно.

Но он продолжает опускаться, наклоняясь, и мои глаза опускаются в пол.

Ах да, мой рюкзак.

И мое печенье.

Мое лицо горит еще сильнее.

Серьёзно, мой мозг не может выбрать полосу движения.

Я краснею от его близости. Волнуюсь, что он называет меня маленькой. Смущаюсь, что его рука касается моего живота. Чувствую себя толстой из-за того, что меня застукали за поеданием печенья. И просто чертовски разгорячилась из-за него.

Рука, лежавшая на моей спине, касается моей задницы, когда он приседает у моих ног.

И этого случайного прикосновения достаточно, чтобы выбить меня из колеи еще больше.

Прошло слишком много времени, чтобы невинное прикосновение пальцев к моей ягодице заставило меня напрячься.

Я заставляю себя выйти из транса и приседаю рядом с ним.

«Я сама», — говорю я, но даже не тянусь к сумке. Потому что я слишком занята, разглядывая его татуированные пальцы.

Татуированные. Пальцы.

Я почти хнычу. Но слава богу, что нет. Это уровень унижения, от которого я не смогу оправиться.

Я люблю татуировки. В них есть что-то такое… горячее. Такое смелое.

Я всегда их хотела, но я была слишком труслива, чтобы сделать одну. Боюсь, что боль будет слишком сильной, и я буду плакать всю дорогу. Или, что еще хуже, сдамся через две минуты и в итоге получу половину дизайна.

Но этот человек…

Я сжимаю губы, наблюдая, как он подбирает мое сломанное шоколадное печенье и заворачивает кусочки в маленький коричневый бумажный пакет, в котором оно продавалось. И я действительно не могу оторвать глаз.

Вся его рука в татуировках. Пальцы, тыльная сторона ладони, все. А когда он тянется за салфеткой, которую я тоже уронила, ярко-белый манжет его рукава оттягивается, обнажая дорогие часы и еще больше татуировок.

Я покачиваюсь.

«Спокойно, малышка», — рука, не держащая печенье, сжимает мой локоть.

Его пальцы на моей голой коже каким-то образом заземляют, но использование второго ласкового слова снова выводит меня из равновесия.

Я не скучала по тому, как он называл меня раньше Ангелом. Я просто не могла этого осознать.

Никто никогда не называл меня иначе, как Вэл. Никто даже не использует мое полное имя.