Сплит (ЛП) - Солсбери Дж. Б.

— Ну вот и всё, — я поправляю наушник и смотрю на время, — девятичасовой выпуск через 10 минут. Мы должны быть готовы.

Лиф что-то бубнит, но я игнорирую его и готовлю свою вступительную речь.

— Дамы и господа… — я откашливаюсь и немного понижаю голос. — Перед нами… — Нет, больше эмоций. В этом особенность такой работы — полная беспристрастность, но в то же время и убедительность поддельных эмоций, вызывающая отклик у зрителей. Только лучшие из лучших способны на такое, и я буду одной из них. — Городок Флагштоф охватил ужас, возможно, появилась восьмая жертва в серии нападений на женщин.

— Шайен, вы там?

Я поправляю наушник, едва услышав голос Тревора, моего продюсера, и отвечаю в микрофон.

— Да, мы на месте.

— Лиф, левее. Если они вынесут её на носилках, у нас будет прекрасный обзор, — я встаю на позицию. — Вот так отлично. У нас нет времени на интервью с соседями, это будет прямое включение, а затем вы заснимете несколько лиц. Слезы, страх и всё подобное дерьмо, что сделает отличный репортаж, — он откашливается. — Шайен, поправь плащ. Выглядишь словно только вылезла из кровати.

Я смотрю в камеру, а после насмешки Тревора закатываю глаза.

— Никакого остроумного ответа, дорогая? Я в шоке.

Меня бросает в жар от замешательства и гнева, а это даже хорошо, учитывая, что уже совсем скоро осень, и от моего дешевенького плащика не так много пользы в этот прохладный вечер.

Тревор, мой типа бойфренд, любит унижать меня перед камерой. По его словам, это отлично меня усмиряет, он говорит, что я ненасытней многих, постоянно стремлюсь вперед, и это здорово. А ещё он уверяет, что я беспощадна, и эмоциональна как насекомое. Возможно он прав, но я напрочь отказываюсь расценивать своё рвение в работе как нечто плохое.

— Проснись, Шайен! — раздается голос Тревора в наушнике.

— Я не сплю, придурок, — прижимаю его и опускаю подбородок, прислушиваясь, не желая пропустить ни слова.

— А вот и моя девочка.

Он неплохой парень, по правде говоря, мы очень похожи: в попытке прославиться стремимся совершить нечто масштабное. Он амбициозен, не зациклен на мелочах, которые встают у него на пути. И сейчас, когда я задумываюсь об этом, то понимаю, что на этом наши сходства заканчиваются.

— Сколько у нас времени до эфира?

— Мы начинаем с вашего репортажа. Расскажи нам самое основное, а затем не вмешивайся. Это будет местный выпуск новостей, плавно переходящий в расследование, — он снова откашливается и что-то бубнит кому-то в студии. — Будь готова через пять минут.

Я показываю Лифу пять пальцев, и он кивает.

— Готовность пять минут.

— Похоже, у вас отличный обзор полиции и входной двери. Если получится заснять, как они выносят тело, это будет фурор.

— Тело? В Фениксе все жертвы выжили после нападения.

— Если предположить, что женщина жива, то тогда почему они тянут и не везут её в больницу? В любом случае, заснять это будет большой удачей.

Некий дискомфорт пробегает по телу, как обычно бывает, когда приходится сталкиваться со смертью в новостях. Уверена, на экране мы заботливые и чуткие репортеры, но внутри радуемся каждому отличному кадру с трупом. Нет, я забиваю на всю эту ерунду и концентрируюсь.

— Давайте сделаем это… Ой! — мой каблук проваливается в землю. Я раскидываю руки в разные стороны, чтобы устоять. Земля после пары дождливых дней стала мягче, и несмотря на то, что мы в одном из наиболее развитых районов во Флагштофе, это всё ещё горный городок, а значит здесь большое количество естественных почв.

— Надеюсь, с тобой всё в порядке. Мы в эфире через три минуты.

Спасибо за заботу, мудак!

— Всё в порядке, — я нацепляю маску профессионализма, в то время как даже моя кожа вибрирует от нервозности.

— Будь готова.

Занимаю свою позицию, приглаживаю волосы и сосредотачиваюсь на своей речи. Если всё пойдет как надо, я свалю из этого захудалого городка и выйду на большой рынок, что ещё на шаг приблизит меня к журналистике. Не каждому выпускнику колледжа выпадает такой шанс. Мои преподаватели всегда советовали мне идти в журналистику, благодаря наполовину американским корням цвет моей кожи достаточно смуглый, как у меньшей части населения, но в то же время не такой темный, что делает меня более желанной. Да, это полнейший бред, но не я придумываю эти правила. Нельзя винить девушку за то, что она пользуется некоторыми хитростями. У меня особенные карьерные цели, и если моё уникальное происхождение поможет в их достижении, то так тому и быть.

Мама всегда говорила, что я рождена для чего-то большего. До сих пор словно слышу её голос в своей голове: «Ты слишком хороша для этого мира, Шайен». Говорят, я вышла из утробы матери с целями и не на миг не останавливалась в их достижении с тех пор. В груди щемит от той гордости, которую испытала бы мама, если бы сейчас была жива. Она всегда меня подталкивала в осуществлении моих желаний. Господи, надеюсь, она видит меня.

— И мы в эфире через пять…четыре…

Пока в моем наушнике раздается отсчет Тревора, я поправляю плащ и смотрю прямо в камеру.

Это для тебя, мамочка!

— И мы в эфире!

— Городок Флагштоф охватил ужас, здесь произошло громкое преступление. После серии нападений на женщин в Фениксе, каждое из которых имеет идентичные черты, полиции пришлось перенести расследование в соседний город, так как была обнаружена очередная жертва. Её имя не раскрывают, но возраст, социальный статус, а также детали преступления — всё это присуще жертвам того, кого полиция Феникса назвала Тенью. Все нападения произошли вечером, свидетелей нет, преступник был в маске и в перчатках, поэтому не оставил никаких следов. Звонок из дома позади меня поступил вскоре после восьми часов вечера, когда женщину, проживающую здесь, обнаружили в крови и без сознания…

— Возле двери какие-то движения, — замечает Тревор.

— Нет! Пропустите меня! — молодую девушку, подростка, буквально оттаскивает от дома офицер.

Лиф направляет камеру на неё.

Она утыкается в грудь пожилого офицера, её плечи вздрагивают от всхлипов.

— Шайен! — раздается голос Тревора в ухе, отчего я даже подпрыгиваю. — Продолжай говорить. Лиф, камера на девочку.

— Эм, похоже… — лицо девочки искажается от боли, а я едва сдерживаю тошноту, подступающую к горлу, — эта девочка…

— Мама, нет… пожалуйста, мама! — её пронзительный крик разрезает тишину.

Словно очередная рана появляется в моей груди, угрожая выпустить старые чувства наружу.

Безэмоциональность. Оставайся безучастной, Шайен.

— Похоже, это дочь жертвы.

— Дайте мне взглянуть на неё, — девочка умоляет полицию. — Господи, пожалуйста.

Боль девочки добирается и до меня, сердце мгновенно сжимается. Горло словно пережимают. Двери скорой распахиваются, как только выносят носилки.

— Мамочка!

Насколько могу, я игнорирую девочку и пытаюсь продолжить.

— Похоже…эм…они…

— Нет! — девочка бросается к носилкам, и только в это мгновение я замечаю на них женщину, накрытую белой простыней. Полностью. Даже лицо.

О, Боже! Она мертва.

И снова голос Тревора в ухе.

— Она мертва! Снимай её!

Желудок скручивает.

— Говори! Шайен!

Я киваю.

— Мы видим, какая трагедия произошла…эм…с…

Девочка снова бросается к телу. Полиция как может оттаскивает её, пока она продолжает брыкаться и звать маму. Я перестаю дышать от нахлынувших воспоминаний. Я была как она. Потерявшая контроль над телом, дерущаяся и пытающаяся выместить всю ту боль, что чувствовала. Душераздирающая паника, внезапный холод, покрывающий полыхающую кожу, а ещё неконтролируемый озноб и ужас — всё это обрушивается на меня, как и в тот день, когда я потеряла маму.

— Шайен! Поговори с ней! — от непринужденности голоса Тревора вскипает кровь, приходя на смену леденящей душу панике. — Это же, бл*дь, великолепно!

Лиф поворачивается для лучшего ракурса и бросает взгляд на меня, пытаясь вовлечь в процесс. Я поворачиваюсь, изучая девочку и вспоминая смятение, горе и всепоглощающую несправедливость.