Михаил Окунь - Карибские каникулы
— Пойдем купаться?
Купальник на ней был почти незаметен — две узкие ярко-зеленые полоски. Впрочем, от верхней она сразу освободилась, открыв великолепной формы грудь с крупными и торчливыми темно-коричневыми сосками. Они зашли в парную воду.
Полноценного купания, однако, не получилось. Когда он оказался в воде по грудь, Алисия, чуть подпрыгнув, обхватила его бедра ногами. Ее руки обвили его плечи, губы, как жадный моллюск, прилепились к шее. Прогнулась упругая спина, напряглись под его ладонями ягодицы. Его плавки волшебным образом оказались на щиколотках, а ее нижняя полоска не мешала нисколько. Она задвигалась — напористо, но в то же время нежно, взбивая небольшие бурунчики между их телами.
«Господи! — подумал он, — это не я ее взял, а она меня! Вот уж и впрямь наездница».
Когда все кончилось, он заметил, что еще несколько пар, зайдя в воду, занимаются тем же самым. Живописные сцены может наблюдать местная подводная фауна — если, конечно, эта живность способна видеть в темноте!
Потом они сидели на песке, и она рассказывала.
— В интернате у девушек даже было соревнование по сексу.
— Что значит «соревнование»?
— Кто больше наберет опыта…
— Ну и как, не отставала? — с некоторой ревностью поинтересовался он. Она пропустила колкость мимо ушей.
— Раньше у нас девушек выдавали замуж в тринадцать-четырнадцать лет. И еще считается — чем раньше это произойдет с парнем, тем скорее он станет настоящим мужчиной.
Он откинулся назад и почувствовал затылком тепло остывающего песка. В гостиницу он попал в три часа ночи. Они с Алисией условились назавтра в семь вечера встретиться на том же перекрестке.
Рано утром раздался требовательный стук в дверь. «Грядет час расплаты!» — подумал он и без вопросов открыл дверь. В коридоре стояла симпатичная женщина лет сорока и молодой улыбающийся кубинец.
Наконец-то прояснился вопрос с фондом. Оксана, бывшая соотечественница, а ныне гражданка «самостийной Украины», была представителем фонда на Кубе, а молодой человек — ее шофером. Оказывается, в начале этого года в поле зрения гуманитарной комиссии фонда попала его книга стихов для подростков на русском и английском языках. И правление решило предложить ему выступить перед детьми, пострадавшими от чернобыльской катастрофы, — по приглашению Кастро они бесплатно отдыхали и лечились в санаториях на побережье. Как пелось когда-то в песне, «Грациас, Фидель!»
— Машина внизу, — сказала Оксана.
— Хорошо, десять минут на утренний туалет и сборы. К семи вечера я буду в Гаване?
— Нет, что вы! Мы привезем вас обратно только через три дня, накануне отъезда — ведь запланировано несколько выступлений в разных санаториях. А гостиничный номер останется за вами.
«Так-то, дорогая Алисия, — похоже, сегодня с перекрестка уведу тебя не я, а увезет какой-нибудь шестисотый „мерседес“.»
Выступления прошли ни шатко, ни валко — опыта работы с детьми у него практически не было. Впрочем, реагировали они живо.
По окончании «турне» Оксана в выспренних выражениях поблагодарила его за «выполнение важной благотворительной миссии». А он уже рвался обратно в Гавану — предстоял последний вечер на Кубе. Удастся ли еще раз увидеть Алисию?
Едва ополоснувшись с дороги, он кинулся на знакомый перекресток. Впереди в сумерках темнела фигура — как ему показалась, знакомая.
— Алисия! — выкрикнул он, не доходя шагов десяти. Женщина обернулась — на него недоуменно смотрела пышная негритянка…
Как безумный, рыскал он по вечерним улицам Гаваны, но Алисии нигде не было. Часы показывали одиннадцать вечера. Все! Завтра утром чертов самолет унесет его в дождливый питерский август.
Он добрел до своей гостиницы. В номер подниматься не хотелось. Он зашел в бар.
Столики в небольшом помещении лепились по стенам, а на освобожденном в центре пятачке под жгучие карибские ритмы, во всполохах допотопной цветомузыкальной установки извивалось десятка два гибких юных женских тел — мужчин почти не было. Он пригляделся — и его бросило в жар: лучшей среди неутомимых танцовщиц была… Алисия. В платье того же покроя, но лимонно-желтого цвета, с глубоким вырезом. Возбужденная улыбка, призывно мерцающие глаза, разметавшиеся волосы…
Он сел за свободный столик и заказал коктейль. Ему показалось, что Алисия увидела его, но упорно делает вид, что не замечает. В голове заметались безнадежные отрывочные мысли: «Всё правильно! Размечтался, идиот! Ей чуть за двадцать, ты вдвое старше. Прошло три дня — а она, наверное, и что вчера-то было не припомнит. Урвал свое, и будь доволен».
Он выдернул соломинку из высокого стакана, в раздражении смял ее и швырнул на пол. Залпом выпил пойло под названием, конечно же, «Огни Гаваны». Тупо уставился в блестящую поверхность стола. К чертовой матери всё!
Когда он поднял взгляд, то напротив увидел ее. Она сочувственно улыбалась, будто спрашивая: «Ну зачем же так?», — а вслух тихо произнесла:
— Ты говорил, что остановился в этом отеле. Я прихожу сюда третий вечер…
Они поднялись в номер. Пожилая дежурная зыркнула черным глазом. Вот ведь социалистический рудимент — дежурные по этажу! Стучит, наверное, помаленьку в свою кубинскую ЧК. Впрочем, вероятно, «за распутство» в застенок не определят. Хотя как бы Алисии все это не навредило.
…Они впали в какое-то сексуальное безумие. В паузах Алисия капризно говорила: «Ты опять мокрый!» — и вылизывала ему уши, подмышки, живот, пах…
Под утро она приблизила к его глазам свои, уперлась лбом в его лоб:
— Знаешь, у меня было много парней и мужчин, но ты… Я сейчас скажу тебе то, что никому не говорила, слушай — я люблю тебя! Может быть, уже давно, с того дня, двенадцать лет назад…
Он онемел.
— А ты когда-нибудь говорил это?
— Говорил, Алисия, и не раз — но почти всегда неискренне.
— Вот и мне скажи — пусть опять неправду.
— Верь или нет, но на сей раз это будет правдой — я тоже тебя люблю!
Она уткнулась лицом в его грудь.
Пора было подниматься — Алисия торопилась на дежурство в больницу, а ему пора было двигать в аэропорт.
— Дай мне свой адрес, — попросил он.
— Не могу. Лучше ты мне — я напишу тебе письмо, а потом приеду.
— Но как?… Сложности разные… Скорее всего, не получится… — забормотал он.
— Какой-то ты… неверящий. Нет, не то слово.
— Пессимист?
— Да. Не знаю, как, но приеду, ты жди.
Перед выходом он помялся и сказал:
— Тут у меня осталась ваша «валюта» и американский полтинник. Возьми.
Она взглянула на него так, что он осекся. Чтобы исправить положение, он сказал:
