Эрик Миллер - Права животных и порнография
— Нет, мэм.
— Сесть к кому-нибудь за столик и заказать шампанское. Это такая хитрость. Потом, когда она вернется с бутылкой, запросит бешеные деньги. Как правило, это людей так ошарашивает, что они сразу раскошеливаются. Мы на них нажимаем, и они платят. Хочу, чтобы ты знал заранее, был готов. — Она откидывается на стуле и выпускает из цепких пальцев его локоть. Добавляет: — Думаю, с голубем, это ты правильно.
На самом деле коробка пуста. Он ее взял с собой на случай, если надумает вернуться и забрать крысу. Однако пока что он колеблется. Масса сомнений: она и ночь-то вряд ли переживет, не говоря уже про обратный путь. Вспоминает Эми и ту квартирку, что они снимают в Монтане. Перед самым его отъездом она сказала: «Я люблю тебя». А он в ответ ничего не сказал.
Подходит официантка с бутылкой и бокалом:
— Сорок долларов.
— У меня нет таких денег, — говорит он. У него дрожат руки, и на лице — он чувствует — выступает пот, — Принесите ей обычную порцию виски. Это все, что я могу себе позволить.
Официантка долго на него смотрит, видит, что он стоит на своем, и уходит.
— Вы уж извините, — говорит он танцовщице.
Она пожимает его локоть, но в глаза не смотрит.
Девушка, которая была с Брайаном, встает, идет к сцене. А тот запускает в волосы три пальца и склоняет голову набок.
— Все, мне пора, — говорит он. Выуживает из бумажника десять долларов и кладет на салфетку.
— Все, что останется, — ваше, — говорит он танцовщице.
Брайан с силой бьет ребром ладони о парковочный счетчик.
— Пятьдесят долларов, — говорит он.
— Н-да. — Он вглядывается в сточный желоб, хотя они в нескольких кварталах от того места, где он видел крысу. — Меня они тоже опустили, — врет он.
Они по-прежнему в районе секс-шопов: промельки наготы, пластик, резина, цепи. Вывески обещают двадцать четыре канала непрерывной порнографии. Около входов в стрип-бары стоят девицы, зазывают:
— Эй, сюда, сюда заходите.
— Тут одно блядство сплошное, — говорит Брайан. — Пойду в итальянский квартал, лучше в тамошнем баре буду Терри дожидаться. Здесь я уже сыт по горло.
— Ладно. А я тут еще побуду немножко.
— Да все равно ж ты ее не найдешь.
— Знаю. Просто хочу еще побродить.
— Что ты делаешь? Мы что — за этим сюда приехали? Болтаться тут и любоваться на все это говно?
— Все-таки что-то новое.
— Да дрянь это, господи. Ты что, хочешь, чтобы тебя выебли?
— Нет, — говорит он. — Хочу только посмотреть, что к чему.
— В жопу, — говорит Брайан, — я насмотрелся. Хватит. Слушай, а ты по Эми не соскучился?
— Н-ну да, соскучился. Тут Брайан говорит:
— Ты что, надумал от нее слинять?
— Нет.
— Я тебя насквозь вижу. Знаю, что у тебя на уме. Смотри, останешься в конце концов один, будешь по таким вот помоечным притонам скитаться в поисках дозы.
— Да ты чего на меня взъелся?
— Я не взъелся. Просто не пойму, на кой черт мы сюда приперлись. И не пойму, тебе-то чего надо?
— Я и сам не знаю.
— Тебе, как видно, надо огрести по полной и сверх того, — говорит Брайан, глядя в сторону. — Только тогда научишься ценить хорошее.
Сперва он делает вид, будто просто гуляет, потом принимается нагибаться, приседать, заглядывать под машины. Крысы нет. Осматривает тротуар из конца в конец. Навстречу полицейский — идет, глядя прямо перед собой.
Когда с полицейским разминулись, он прочищает горло. Полицейский не оборачивается. Тогда он громко произносит:
— Вы не видели крысу? Полицейский молча неотрывно смотрит на него. Он чувствует, что полицейский каким-то образом знает, что он был в стрип-клубе. Чувствует, что полицейский о нем еще и что похуже думает: что он был не только в стрип-клубе, а и во множестве этих мелких лавочек вдоль всей улицы. Он уточняет:
— Ну, в смысле, здесь. На тротуаре.
Покачав головой, полицейский идет дальше. Через три шага останавливается, поворачивает назад:
— А зачем тебе крыса?
— Ни зачем.
Он идет прочь, останавливается у какого-то проезда. Там нет освещения, и, уже ступив в темноту, он вдруг замечает, что у стены сидит человек, вытянув ноги. Он отступает. За спиной у сидящего что-то копошится в газетах, он уверен, что это давешняя крыса. Сидящий говорит:
— Эй ты, ты что-нибудь принес мне? Денежку мне принес? Новый год сейчас или нет?
— Нет, еще два дня остается.
— Ну так Рождество, значит.
Он вынимает из бумажника доллар и подает человеку. Газеты неподвижны. Перешагивать через сидящего не решается и поворачивает обратно.
— С Новым годом, — говорит человек.
Начался дождь.
Он набрал номер телефона в Монтане:
— Эми?
— Привет. Ты уже на месте?
— В Сан-Франциско.
(В воздухе холодает, капли дождя падают чаще.)
— Ты словно далеко-далеко. Доехали хорошо?
— Ага.
— И что вы там делаете?
— Бродим по городу. А ты что делаешь?
— Ничего. Всю ночь мела метель. Читаю журналы, смотрю телевизор. Между прочим, от пластика, которым ты затянул окна, и впрямь тепло.
(Плеск от проезжающих машин временами глушит ее слова. Мимо проходят двое, говорят по-иностранному. Один смеется и похлопывает другого по заду. Задувает ветер.)
— Я соскучилась, — говорит она. — А хорошо было на Рождество.
— Ага, я тоже вспоминаю.
Он поднимает взгляд вверх, горизонт застят силуэты зданий на фоне серых туч. Он говорит:
— Чуть было не купил тебе ручную крысу. Она молчит. Потом говорит:
— Крыс я боюсь. Наверно, я тебе не говорила.
— Да мне вообще-то следовало знать. Почти все их боятся. А как насчет голубей?
— Слушай, я зажгла ту свечку, что ты подарил, — ну, ту, которая корицей и сосной пахнет, помнишь? Такое чудо. А горит медленно-медленно, я ее час назад зажгла, так она все еще почти как новая.
— Я рад, что она тебе нравится.
— Bay, как снег-то валит. Даже красиво. Он видит, как она сидит у самого окна в полутьме. Видит, как падает снег и как горит свеча. Видит даже себя рядом с ней. Эми стоит у окна. Он сидит в кресле. Они уже старые.
В комнате тепло, падает снег, и свеча наполняет комнату ароматом. Его пугает тепло. И она его пугает. И сам себя он пугает. Хочет понять отчего, что заставляет человека пугаться таких вещей — добра, тепла, — но не может. Она зовет его по имени.
— Да?
— Я в самом деле скучаю по тебе. На работе я целый день думала: как странно — приду домой, а тебя нет.
— Мы не надолго, скоро вернемся.
— Я знаю. Я люблю тебя, — говорит она. — Я это точно знаю, особенно теперь, когда ты далеко.
Может быть, он ее тоже любит. Как поймешь? И ему нечего на это сказать. Дождь бьет в лицо, ветер студит кожу.
