Камиль Лемонье - В плену страсти
Нужна была болезненная наследственность моего рода, усиленная к тому же пуританским и лицемерным воспитанием, моя ненормальная идиосинкразия, страшные пытки и терзания при приближении всякой женщины, нужны были не только физические немощи, но еще и различные другие внешние причины – сразивший отца удар и мой внезапный отъезд, – чтобы эта женщина и я, никогда не встречавшиеся раньше, – разве лишь в случайных отражениях предопределения, – пришли в заранее условленный час и по различным путям на свиданье, которое, казалось, указано было нам судьбой. Самая обыкновенная и, однако, вместе с тем необычайная встреча столкнула нас лицом к лицу и мы не обменялись друг с другом ни словом. Однако, моими движениями руководила чья-то рука, хотя я думал, что совершаю их свободно.
Эта рука сплетала сеть моей судьбы.
И, покорясь велению судьбы, я порвал со своей теткой из-за ее мелочного и придирчивого характера, который с годами стал еще невыносимее. Это был, по-видимому, незначительный факт, но так как я вынужден был приискать себе другое помещение, то он получил в моих глазах решающее значение в моей жизни.
Когда я переносил свои книги и чемоданы, составлявшие все мои пожитки, в свое новое помещение, на площадке лестницы я столкнулся лицом к лицу с моей незнакомкой. Я почувствовал, как забилось мое сердце. Она первая легким кивком головы поклонилась мне. Я ни за что бы не переступил порога этого дома, если бы уже не перенес часть своих книг и чемоданов. И все-таки это еще вопрос: я вернулся бы снова сюда, ибо именно здесь должен был раскрыться мне смысл моей жизни.
И, так как она старалась протиснуться между чемоданами, я извинился, выразив удивление встретиться с ней при таких обстоятельствах.
Она не высказала ни малейшего удивления. Сказала мне спокойно со своей бесчувственной маской на лице:
– Это вполне естественно. Я снимаю помещение над вашим.
Так мало пришлось сделать этой женщине, чтобы завлечь меня. А я уже принадлежал ей со всей дикой яростью моей страсти.
Ничто не могло быть менее романтичным, чем эта встреча. Вся ее таинственность заключалась лишь в тех подготовительных обстоятельствах, которые сделали ее неизбежной. Я проник в жизнь этой женщины так же фатально, как сама она появилась в тот час, когда я отправлялся к моему отцу, покоившемуся между восковыми свечами. Нами обоими руководили события, приблизившие нас друг к другу и ставшие господами нашей жизни.
Глава 19
Однажды под вечер (это уже был третий вечер со дня моего переезда) Од прошла мимо моей двери. Я обыкновенно выходил из своей комнаты лишь после того, как слышал, что она сходила по лестнице, и потом уже и сам спускался на улицу. Она не обижалась, что мои шаги раздавались позади. Шла она, стройная и корректная, не оборачиваясь, походкой честной мещанки, останавливаясь у витрины то того, то другого магазина – и затем входила в церковь.
Но в этот вечер легкий стук ее каблуков тихо замер у моей двери. Не знаю, почему дверь моя не была заперта. Од, казалось, решила на этот раз переступить порог моей комнаты.
Мы до этого времени перекидывались лишь незначащими фразами без всякого отношения к любви. Я говорил с ней только один раз. С тех пор наши уста были немы друг для друга.
Мне стоило только незаметно толкнуть дверь и вслед за тем я захлопнул ее на замок, ибо Од уже вошла.
И было, как будто она уже раньше приходила ко мне. Здесь, как и на улице, мы сначала не вступали в разговор. Она смеялась своими большими алыми губами, оглядываясь вокруг себя, и смех ее не производил большего шума, чем крылья вампира под сводами развалин.
Я уже дрожал всеми своими членами от внезапно охватившего меня желания. Я дрожал, как в тот день, когда тупой Ромэн отдал меня на попечение пухлой Евы. И позабыл теперь, как завладевают женщиной. Перед ней я чувствовал себя девственным юношей.
Никакого вступленья не было. Од обвила меня руками вокруг шеи и стала всасывать губами мои уста, как – Ализа и Амбруаза.
Но едва ее грудь прижалась к моей, она пробудила во мне бешеную страсть с таким мастерским искусством, которым ни Амбруаза, ни маленькая дикарка не обладали.
Она сжала мои губы своими и долго держала их так, словно хотела, как из плода, всосать в себя их сок. И потом короткими, маленькими глотками, как каплями расплавленного инея, как огненными кусочками льда, влила мне в горло свою едкую слюну. Ее жизнь вошла в мою, вся вечность жизни, все сокровенные соки ее тела.
Она перестала смеяться. Я закрыл глаза, чтобы слаще испить этот чудесный напиток, как маленький ребенок с жадностью сосущий молоко из белой женской груди.
Я не видел ее, отдавшись безмолвному наслаждению, но знал, что она смотрит на меня. Сквозь опущенную ткань ресниц я чувствовал, как утопал в необъятных волнах – в застывшем блеске ее взгляда. Ее холодный рот с легким хрустом тающего под лучами солнца снега впивался в мой, и сама она теперь впивала ледяную воду моей жизни.
В эти безумные минуты ни Од, ни я не обмолвились ни словом. Мы прижались друг к другу изо всех сил. Края ее корсета впивались в мою грудь, и я чувствовал, как под ним сжимались ее упругие груди.
Послышались короткие вздохи и яростный крик боли. Огненные змеи обвились вокруг ее стана, железные гребни вонзились в мои позвонки, и я захрипел.
И оба мы вдруг упали, словно бросились с высокой башни вниз. Я не знал еще ее имени, но обладал уже ею. Она лежала как мертвая, отдаваясь своему наслаждению. Когда мы покоились еще в объятьях друг друга, я спросил ее, полный трепета и обожания, – кто была она. Она ответила мне:
– Я – Маод, но меня зовут просто – Од.
И голос у нее был хриплый, как в момент любовной спазмы. Она ласково перебирала мои волосы своими неестественно горячими и нежными, елейными, как у мироносиц, руками.
Вдруг снова она засмеялась.
– Раньше я была замужем. Теперь я вдова. – Она произнесла это так странно, без гордости и насмешки.
Я никогда не слышал такого смеха. Он, как стилетом, перерезал мои нервы и овевал, словно бальзамом сна. Я не знал, почему она так загадочно смеется своими немыми губами. Она смеялась беззвучным смехом маски, как отраженное в зеркале изображение. И вдруг вслед за тем замолчала. Но я, объятый пламенем ее жизни, жаждал ее познать. Мои слова и руки скользили вдоль ее тела. Хотелось узнать, почему она пришла к молодому человеку.
Она не смеялась больше, пристально глядела на меня своим тяжелым и неподвижным, как вода колодца, взглядом.
– О, – сказала она мне, – ведь вы сами не пришли бы первым.
Мне с первых же мгновений хотелось называть ее на «ты». Казалось так тепло и приятно от этого слова, словно я знал ее давным-давно. Но она, несмотря на нашу близость, была со мною, как с чужим.
