Кристин Орбан - Молчание мужчин. Последнее танго в Париже четверть века спустя
У меня есть только один предмет, на котором можно сосредоточиться, — красная пластмассовая зажигалка, которую он забыл и которую я ему не вернула. Она выпала у него из кармана. Но не могу же я признаться Клементине в своем желании спать с зажигалкой!
Проходит время.
Ко мне возвращается надежда. Для этого и существует время.
Надежда приносит желание, воодушевление, свет, нежные слова, и тишина исчезает, сменяясь нарастающим рокотом звуков. Достаточно совсем немногого, чтобы начался этот концерт: воспоминания, более стойкого, чем меланхолия — и оркестр оживет. Жан настолько реален, что мне почти не нужно его присутствие.
Существует некоторая привычка к пустоте, определенная гармония, продолжительность, прирученное небытие. Чаша скорби минует тебя, и наступает успокоение, где мечта граничит с реальностью, шум — с тишиной, тишина — с совершенством.
Тишина может заполнить все вокруг, это отдельная страна, целый мир. У нее нет ничего общего с ожиданием, которое истощает мои силы, мою любовь, разрушает все, что я создала.
Когда-нибудь все успокоится.
30
E-mail Клементины Идиллии
Дорогая, к тебе вернулась способность соображать?
31 Одиннадцать часов вечера
— Я приду в одиннадцать вечера.
Когда он произнес эти слова, стрелки моих часов замерли. С этого момента ход времени изменился.
К своему стыду, я забыла о молчании.
Однако инстинкт выживания побуждал меня больше общаться с ним в мечтах — до сих пор он был составным элементом моих вымыслов, — чем в реальности.
— При условии, что ты будешь разговаривать, — ответила я.
— Ты очень сильная.
— Я притворяюсь.
— Но результат один и тот же.
Короткий приглушенный смешок.
— Ты будешь говорить?
— Хм...
— Это значит — да?
— До встречи.
Я сдаюсь слишком быстро. Принимаю его условия. Этим вечером я хочу увидеть своего любовника — неважно, будет ли он говорить или молчать. В темноте кошки видят, хищники охотятся — а вдруг мужчины становятся более разговорчивыми?
Через несколько часов он придет... Я побежала покупать розы, шоколадные конфеты, кофе без кофеина — ведь будет уже поздно, — ароматические свечи. Я побывала у моего стилиста, расположила красивыми складками белые льняные занавески, выгладила белую ночную рубашку с синими шелковыми лентами. Я и мой дом обрели новую жизнь. Мы оба были готовы к его приходу и с радостью его ждали.
Моя квартирка довольно скромная, но высокие окна и льющийся сквозь них яркий свет делают ее веселой и оживленной, даже зимой.
За полчаса до назначенного времени он позвонил мне по мобильнику:
— Я стою под твоим балконом.
Я выбежала на лестницу, придерживая спереди ночную рубашку, словно бальное платье, чтобы открыть дверь подъезда, запиравшуюся изнутри на замок после восьми вечера.
— Входи!
И мы почти бегом поднялись по лестнице до моего шестого этажа.
Дверь была слегка приоткрыта. Войдя, он закрыл ее за собой и, как в первый раз, крепко обнял меня, слегка приподняв в воздух. Я наслаждалась его поцелуями, но мне чего-то недоставало — как в речи без вступительного слова, в книге без введения, в журнале без обложки, в статье без заглавия, в парадном обеде без закусок. Он сразу набросился на главное блюдо, на середину книги, не обращая внимания на остальное. Я же хотела вначале узнать, как у него дела, приходится ли ему много работать, поедет ли он в отпуск — и о прочих самых обычных вещах, никаких допросов с пристрастием. Хотела рассказать ему о своих новостях — сказать, что скоро меня повысят в должности, что сейчас я пишу статью для «Ревю де монд». Я хотела, чтобы мы поболтали за бокалом белого вина, чтобы он смотрел на меня и говорил, как ему нравится моя шелковая ночная рубашка и моя новая прическа.
Чтобы осуществить свои планы, я попыталась оттолкнуть его и издала приглушенный стон в знак протеста, но он не обратил на это никакого внимания.
Он как будто не видел меня и не слышал. Он целовал меня, настойчиво, жадно, самозабвенно, обхватив обеими руками мой затылок, чтобы я не могла отвернуться. Лишь когда он убедился в желаемом воздействии своих поцелуев и увидел, что я предпочитаю их словам, он освободил мою голову, и его ладони скользнули к моей груди. Он расстегнул пуговицы на рубашке, и вскоре его пальцы уже сражались с застежкой моего бюстгальтера. Я по-прежнему отталкивала его, и когда мне удалось, сделав резкое движение головой, освободиться от его губ, я заявила:
— Хочу, чтобы ты меня выслушал.
Его глаза по-прежнему были закрыты, а губы искали моих губ.
— Послушай...
Ответом было лишь приглушенное ворчание, похожее на то, которое издает собака, когда у нее пытаются отнять кость.
— Почему? — спросила я.
— Лучше скажи, как это расстегивается, — пробормотал он, не открывая глаз.
— Почему ты не разговариваешь со мной?
— Застежка...
— Ответь мне!
— Я здесь, — ответил он, уткнувшись лицом мне в плечо, довольный, что наконец-то справился с застежкой.
Затем он, не отпуская меня, опрокинулся на диван и, приподняв мою ночную рубашку, усадил меня на себя в позе наездницы, стараясь одновременно спустить брюки. Он ласкал мои ягодицы, в то время как я проводила указательным пальцем по его лбу, носу, губам, подбородку, как будто это изучение его лица могло помочь мне проникнуть в его мысли. Но эти правильные черты хорошо скрывали запутанные ходы размышлений.
— Я знал, что однажды увижу тебя в ночной рубашке, — сказал он.
Почему именно это?
— Я бы хотела сказать тебе ночные слова...
— Хм...
— Но я боюсь, — добавила я.
— Тс-с...
И я замолчала.
Я больше ничему не сопротивлялась, ни о чем не думала.
Я принимала то, что он мне давал. Этого было достаточно.
Уже после, обессиленный и расслабленный, он несколько мгновений оставался неподвижным — вплотную ко мне, внутри меня, — потом отстранился и погладил меня по голове, довольный свершившимся. Ему было чем гордиться. Меня испугал его взгляд, когда любовная субстанция излилась из его тела; страсть отнимает ее вместе с силами.
Я по-прежнему лежала, распластавшись на диване; он, обнаженный, стоял передо мной, улыбаясь.
Улыбка казалась принужденной.
Его взгляд уже не был прикован к моему лицу — он блуждал где-то вдали. Он изменился.
Его тело ослабло, и разум воспользовался этим, чтобы вернуться на место.
