Барбара Картленд - Таинство любви сквозь призму истории
Брак считался прискорбным событием, невзирая на сакраментальную ауру. Одной этой мысли было достаточно для бегства святого Авраама с собственного свадебного пира. Он заперся в башне, чтобы противостоять страшному искушению, которому подвергался с появлением невесты.
Невозможность полностью подавить основной человеческий инстинкт имела определенные побочные следствия.
Если личные повседневные жизненные привычки людей можно было критиковать и держать под контролем, настоящие прегрешения цвели пышным цветом. В результате они превратились в неизбежное зло и даже были признаны церковью.
Проституция вскоре стала считаться нормальной и важной составляющей жизни общества.
Фома Аквинский назвал проституцию необходимым придатком морали: «При дворце необходима выгребная яма, чтобы весь дворец не вонял».
Папы взимали налоги с римских борделей, и в X в. общий доход составил 20 тысяч дукатов. Германские епископы также видели в находившихся под их контролем борделях важный источник прибыли, а порой, как в Вюрцбурге, бордели служили заманчивой приманкой для ищущих службы священников.
В 1442 г. архиепископ Майнский возмущенно жаловался на светские власти города, которые подорвали его доход от борделей, открыв конкурентное заведение ради сокращения налогов с граждан.
Глава 6
РИСУЕМ ЛИЛИЮ
Средневековый упадок нравов очень медленно уходил в прошлое. Дикарское отношение мужчины к любой беззащитной женщине, ограниченное только страхом перед Божьей карой, претерпевало постепенное, но фантастическое превращение, в результате которого женщина из пропасти вознеслась на небеса.
Рыцарство со всеми его официальными ритуалами и культом чести отразилось на женщине не меньше, чем на религии и политике. Женщина, по крайней мере в собственном классе и круге, стала хрупким, нуждающимся в защите объектом. В моду вошли красивые, пышные костюмы, хоть и скрывавшие признаки пола.
Женщины всегда умели меняться с помощью моды. Средневековая женщина исчезла.
Была та девчонка толстушкой здоровой,
Курносой, с глазами как лед поутру,
С широкою задницей, грудью коровьей,
Но волосы – чудо, ей-Богу, не вру.
Вместо нее возникла изысканная, эфирная, поэтичная женщина, благородная, скромная, с милым грустным лицом и с пальцами, подобными лепесткам цветов; слишком умная, старавшаяся не проявлять свою чувственность; гордая, деликатная, чистая, с длинной грациозной шеей и маленькой грудью.
Теперь в женщине все должно было быть прекрасным. Мирянин по имени Фиренцуола, автор книжечки под названием «Красота Женщины», описал даже, как должен выглядеть ее язык:
«Кончик языка, если его случайно нужно выставить напоказ, что бывает, но редко, должен лежать красиво, выражая желание и утешение, красно-алый, но никак не заостренный, а также не плоский».
Накопление богатства, особенно в торговых итальянских государствах, дало возможность мужчинам и женщинам наслаждаться формализованной любовной игрой. Женщины старались жить в соответствии с отводившейся им высокой репутацией, и в итоге любовь окружила сильная религиозная аура.
Художники писали со своих любовниц Мадонну и заново открытых ими языческих богинь Афин и Рима.
Сандро Боттичелли изображал идеализированную мистическую красоту, выросшую на почве гуманистической и платонической культуры, которая развивалась в кругу колоритного и порочного Лоренцо Великолепного во второй половине XV в.
Произведения Боттичелли запечатлели превращение земной любви в интеллектуальную и рассудочную. Его натурщица Симонетта Веспуччи, прославленная красавица, вдохновляла целое поколение художников. Для Боттичелли она послужила моделью Венеры, рождающейся из моря; Полайоло писал с нее Клеопатру, Лоренцо Великолепный написал в ее честь оду.
Когда Симонетта в двадцать три года умерла от чахотки, гроб несли по улицам Флоренции, не закрыв лицо покойницы, чтобы каждый мог полюбоваться ее красотой. Боккаччо, взглянув в небеса, воскликнул: «Ее душа вспыхнула новой звездой».
Симонетта и другие прекрасные натурщицы открыли новую перспективу: возможность показывать красоту, не скованную узами ложной скромности и стыдливости. Вновь открытое классическое искусство породило страсть к языкам и учению.
Сокровища греческой и латинской литературы стали доступными всей читающей публике. Впервые многие женщины получали высокое образование, часто владели несколькими языками.
Церковь, однако, встревожилась, и Папа Павел II замечал:
«Дети достигают десятилетнего возраста, но, еще не пойдя в школу, знают тысячи богохульств. Подумать только, сколько тысяч других прегрешений узнают они, взявшись читать Ювенала, Теренция, Плавта, Овидия».
Романтическая любовь нуждалась в героях, и одним из них в XV в. стал Александр Македонский. В 1486 г. латинская версия его истории обрела популярность и широко распространилась по всей Европе.
Позже легенда об Александре послужила темой поэзии на всех европейских языках. Согласно одной истории, во время марша знаменитого полководца через Гирканию в Фалестре царица амазонок и три сотни женщин выехали верхом ему навстречу, вооруженные, оставив в горах основную армию.
Увидев молодого и сильного Александра, царица предложила ему лечь с ней, дабы «от самой храброй в мире женщины и храбрейшего из живущих мужчины родились великие и необычные потомки».
Александр провел с царицей тринадцать дней, но произошел ли на свет после этого хоть один ребенок – неизвестно.
У амазонок был любопытный обычай переламывать взятым в бою пленным ногу или руку. При этом они не только предотвращали побег – по мнению амазонок, увечье конечностей укрепляло гениталии.
На вопрос о хромых рабах царица амазонок ответила: хромой лучше занимается любовью.
Связанные с новой духовной концепцией красоты, а значит и любви, перемены совершались на протяжении многих десятилетий, но тенденция была четкой и непоколебимой. Предельное выражение она нашла в обожествлении женщин по правилам куртуазной любви и в песнях трубадуров.
Это странное поклонение недостижимому отразили провансальские трубадуры. Их темой была любовь, никогда не находящая удовлетворения в физической близости.
Итальянец Сорделло, живший в Провансе и писавший по-провансальски, провозглашал:
Сим, дама, предаю тебе
Судьбу и жизнь, как верный рыцарь.
Скорей умру я в нищете.
Чем дам тебе к моим мольбам склониться.
Другой трубадур, Госельм Фэде, делает своей даме следующее фантастическое признание:
Мольба о поцелуе иль объятье
В моих устах была бы богохульством.
Впрочем, порой они оказывались в опасной близости к более логичному завершению, как свидетельствует история о кавалере Руделе, обуреваемом страстью к принцессе, которой он никогда не видел. Он долго странствовал, чтобы усладить взор ее красотой, наконец добрался и упал в ее объятия. Но, к счастью для законов поэзии трубадуров – если не самого Руделя, – его к тому времени одолела смертельная болезнь, и ему удалось не особенно себя запятнать. Он пошатнулся и рухнул на руки принцессы за секунду до смерти.
