Шахразада - Тайна визиря Шимаса
– Моя птичечка… Ты хочешь, чтобы я стал твоим рабом?
– Ты и есть мой унылый раб. И только от тебя, червь, от твоего усердия и старания зависит, выйдешь ли ты утром из моей опочивальни или тебя вынесут бездыханным!
– О, я готов! Я стану твоим рабом… Я стану игрушкой для твоих утех!
– Да, ничтожный, – проговорила она с удовольствием, которое Сулейман истолковал более чем превратно. – Ты – игрушка для моих утех… И сегодня я стану забавляться с тобой словно впервые.
– Я готов, моя госпожа! Готов для тебя на все! Я научу тебя всему! Я покажу тебе все!
«И да пощадит меня Аллах всесильный и всемилостивый…»
Сулеймана все больше захватывала новая игра. Он подполз к Саиде на коленях и поймал ее руку.
– Ты позволишь мне учить тебя, владычица? Или будешь учить сама своего глупого Сулеймана?
– Учи меня, раб! Да учи хорошенько! Иначе тебя высекут и потом выбросят на потеху всей толпе прямо на главной городской площади…
И Сулейман начал, по-прежнему не поднимаясь с колен. Каждое слово воодушевляло и возбуждало его самого.
– Повинуюсь, моя прекрасная. И первый мой урок – спокойствие и неторопливость. – Сулейман говорил, и сам перевоплощался вслед за своими словами. Саида лишь удивилась тому, что внезапно его вислое чрево подобралось, а в глазах появился столь несвойственный изнеженному звездочету мягкий свет любования. – Ты, моя повелительница, должно быть, нетерпелива. Позволь же научить тебя сдержанности в постижении великой науки любви.
Он губами коснулся сначала одного пальца Саиды, потом второго, потом прошелся по нежной и чуть дрогнувшей ладони. И лишь потом осмелился поднять взгляд.
– О Аллах, как же бывают иногда дерзки рабы, – пробормотала она, зачарованная его удивительной переменой. – Но ты можешь продолжать – мне все еще приятно.
– Поцелуй – это азы бесконечной, как сама жизнь, великой науки. Чего ты тебе хотелось сегодня? Какой урок ты готова усвоить?
– Тот, который ты готов мне преподать…
– Я буду твоим рабом… Рабом умелым и щедрым на ласки. Ты же, моя повелительница, постараешься следовать за мной и позволять мне все.
В глазах Сулеймана горел огонь настоящей страсти. Да, его заводили – о нет, его воистину душили одни лишь сладостные картины, встававшие в его разуме, охочем до рискованных игр не менее, чем его тучное, но не утратившее любовных сил тело.
– Да будет так! Я – твоя владычица, я амазонка. А ты всего-навсего мужчина и потому мой раб. – Саида вдруг ощутила, как трепещет в груди сердце. – Ты говорил со мной неподобающе… Но на этот раз я прощаю тебя, поскольку ты всего лишь глупый мужчина, не ведающий ни истинной боли, ни подлинно высокой страсти. Но впредь ты должен держать рот на замке, иначе твои пятки отведают не одну сотню палок. Ты недостаточно смиренен, а я пока не решила, каким станет наказание за твою непокорность.
«О Аллах, да она не играет! Она стала владычицей, предводительницей женщин… Должно быть, она чувствует себя настоящей амазонкой! Ну что ж, моя прекрасная, да будет так! Я стану рабом твоих желаний, но останусь смелым и гордым учителем».
– Прости мне мои непокорные слова, моя владычица, – сказал он, – Я решился произнести их только потому, что лишь я один могу научить тебя страсти. Подлинной страсти, какую только ты заслуживаешь. Говорят, ты решительна; говорят, сурова; говорят (и я не могу в это не поверить), что еще никто из мужчин не вышел из твоей опочивальни живым. Но, поверь, я буду первым! И жажду твоего тела, словно пылкий отрок!
И прежде чем Саида успела возразить, он припал к ее губам в глубоком жгучем поцелуе. Голова Саиды пошла кругом. «О Аллах, он совсем другой! Должно быть, мне сегодня действительно повезет!»
Крохотный огонек наслаждения пробежал по ее телу. Сулейман на минуту поднял голову, но тут же вновь принялся целовать ее, нежно касаясь губами всего ее лица, и вновь возвращаясь к губам.
– О счастье! – прошептал он. – Как ты прекрасна, моя владычица.
Саида пыталась вернуть себе власть над этим своенравным рабом.
– Я еще не решила, позволю ли я тебе целовать себя, – упрекнула она. – И если не будешь вести себя как положено рабу, палки – целая сотня! – живо напомнят тебе об этом!
Сулейман разжал руки и, порывшись в корзине, вытащил небольшой кнут. Когда-то давно он принес сюда и эту корзину, и множество игрушек, которые разжигали его пыл и дарили воистину неземное блаженство. Дарили ему. О наслаждении своей «птичечки» он заботился нечасто, так же давно решив, что камни, золото и телесные ласки могут вызвать бурю страсти… Почти настоящую…
– Пусть сотню раз на мою спину опустится этот кнут. Страсть должна делиться поровну между мужчиной и женщиной. Наслаждаться любовью в одиночку – воистину невозможно, как невозможно дышать в воде или смеяться в песке.
Он говорил так, как велела ему принятая им роль. Говорил, и сам удивлялся своему умелому лицедейству.
Его поцелуи опьянили ее, но она никому не позволит себя унижать! Она владычица!
Саида схватила кнут и поднялась.
– Опустись на колени, раб, – велела она.
«О Аллах! Неужели она сделает это?»
Сулейман тут же получил ответ, когда кнут оставил рубец на его коже. Он стиснул зубы. Она и в самом деле ударила! Но сейчас даже боль была ему приятна.
«О, это сладко, куда более сладко, чем я могла себе представить! Но не следует и увлекаться – мне еще слишком много нужно от него…»
К его удивлению, Саида ударила всего три раза. Он не видел, но она с огромным удовольствием рассматривала красные полосы, появившиеся на его коже.
– Можешь лечь, – надменно приказала она. – Теперь ты будешь слушаться меня, свою госпожу?
Сулейман осторожно опустился на прохладные шелка ложа.
– Ты так прекрасна, когда сердишься, моя владычица, – прошептал он.
Совершенные черты лица Саиды исказились.
– Неужели мне придется вновь наказать тебя, Сулейман? – бросила она.
– Неужели ты сердишься на меня лишь потому, что я нахожу тебя прекрасной? – О, сейчас Сулейман уже не был тучным старым звездочетом. Удары разозлили его и, вот что странно, непонятным образом распалили его и его желания.
У Саиды от его тихих слов перехватило дыхание. Она столь полно вошла в роль, что уже и в самом деле ощущала себя правительницей страны смелых женщин, не терпящей возражений и приемлющей лишь беспрекословное повиновение. Этот же мужчина смущал ее. Ей казалось, что она и в самом деле привыкла к полнейшей покорности, приятным лишь для нее одной любовным играм, после которых можно спокойно убить раба. Мужчины ни разу не говорили с ней так, как этот! Ничтожные создания, чьи низменные грязные желания необходимо держать под строгим контролем.
