Алисса Наттинг - Тампа (ЛП)
Но как только он покинул класс, моя улыбка мгновенно исчезла. Просунув руку под блузку, я изо всех сил ущипнула себя за соски, так что ногти впились в кожу, от этого на глазах выступили слезы.
* * *Это было тяжелейшее испытание, но в течение следующих двух дней я сумела полностью игнорировать Джека. Я хотела, чтобы он заскучал по моему вниманию, страстно захотел моих взглядов украдкой, хотя сам он всегда смотрел стыдливо потупившись, будто внезапно вошел в полную людей комнату, где он единственный посторонний. Вместо этого я расточала похвалы его дубоголовым одноклассникам («Да, Хит, очень проницательно, мы и правда можем поставить это в вину родителям Ромео и Джульетты») и воодушевляла девочек на непристойные комментарии, надеясь, что он почувствует оставленность, когда я не стану смотреть в его сторону. Я решила, что на предстоящем дне открытых дверей можно будет выяснить, насколько безопасно будет перейти черту в отношениях с Джеком. Появление его матери или отца (или, что еще хуже, обоих), вызывало серьезные опасения. Это будет означать, что мне придется выдумать правдоподобное объяснение нашим совместным задержкам с Джеком после уроков. Я боялась, что если с Джеком ничего не получится, то я просто наброшусь на Тревора в кладовке спортинвентаря. Потом, конечно, придется бежать из города прочь — Тревор не сохранит секрет дольше часа. Тогда не будет иного выбора, кроме как сесть на автобус, попытаться пересечь границу и начать полностью новую жизнь.
Дома Форд заметно примирился с сокращением времени, которое мы проводили вместе с того момента, как я начала преподавать. Судьба преподнесла мне неожиданный подарок, о котором я не могла мечтать и в самых оптимистичных чаяниях. На второй неделе сентября его перевели на вечернюю смену с попеременными выходными. Теперь он уходил на работу в 3 часа дня и возвращался к полуночи, когда я успевала уже вернуться или уснуть. Он часто пытался разбудить меня, когда ложился в кровать, а утром, пока я собиралась на работу, обрушивал на меня град вопросов, лежа в кровати неподвижно, укрывшись одеялом до подбородка, как инвалид. Чуть ли не каждый день он грозил попроситься вернуть его в обычный график, но я всеми силами гнала эту мысль прочь из его головы.
«Ну милый», — говорила я, прекращая расчесывать волосы и подходя к нему в слишком ярком утреннем белом свете спальни. Мои волосы были его навязчивой идеей — я часто шутила, что в школе он, наверное, был одним из тех мальчишек, что подрезали девочкам хвостики. Присаживаясь к его покрытому одеялом червеобразному телу, я с самыми корыстными побуждениями наклонялась к его лицу, закрывая его своими волосами, словно ароматной завесой. «Если ты это сделаешь, то потеряешь очередь на повышение, которого так долго добиваешься». Форд хотел повышения, но в ближайшем будущем это вряд ли произойдет — письменные тесты ему совсем не давались. Тем не менее, я изо всех сил старалась подогревать в нем пламя надежды. Последнее, что мне было нужно, это чтобы он решил что работа — гиблое дело и принялся бы искать детективные истории в нашей личной жизни. «Это только на время», — ворковала я, наклоняясь к нему и целуя в висок, с трудом перенося отвратительный кислый запах взрослого мужчины, исходивший от него по утрам. Он опередил меня и поцеловал прямо в губы, ни на миллиметр вправо или влево. От ощущения его губ и щетины меня обдало жаром в груди, ощущение было сравнимо только с насильственной клизмой.
«Ты права, персик», — сказал он. Улыбнувшись ему, я погладила его через одеяло и, встав, направилась обратно в ванную. Он лапал мои волосы, но не держал их, — ему просто нравилось ощущать, как они скользят между его пальцев, когда я ухожу.
* * *Я должна была явиться на вечер открытых дверей к шести. Вместо того чтобы пойти после уроков домой, я осталась в классе и с помощью острого пинцета вырезала на парте Джека послание, гласящее: «ТЫ ХОЧЕШЬ МЕНЯ». Я написала его печатными буквами на самой верхней части парты, так что надпись будет прикрываться учебником, когда он читает, и ноутбуком, когда пишет. В пять я зашла в учительскую, чтобы наскоро перекусить. Несколько моих коллег также слонялись здесь в ожидании, в том числе и Джанет. Стоило мне зайти, как она, не теряя времени, объяснила мне, что предстоящий вечер будет апофеозом лизания задниц родителей. Чувства, которые вызывает участие в этом ежегодном низменном мероприятии, — предупредила она меня, — в конечном итоге приводят к кризису среднего возраста.
Даниэл Тамбор, тихий учитель математики, чьи очки были куплены не меньше двух десятилетий назад, выложил свою коробку печенья «Nilla Wafers» и повернулся ко мне. «Вы слышали про Гэри Фелдинга, верно?»
Я покачала головой.
«О, эту историю стоит послушать. Мы любим вспоминать о нем каждый год в этот день.»
«Полный крах», — прогремел Ларри Келлер, школьный логопед, носивший броский галстук-бабочку и любивший энергично грозить указательным пальцем. — «Человек преподавал биологию двадцать шесть лет подряд и в вечер открытых дверей на двадцать седьмой год взял и сломался». — Ларри сел на угол стола, его спина была идеально прямой, а глаза устремлены вперед, словно он давал интервью для документального фильма. — «Свихнулся. Некоторые родители стали жаловаться, что их сыновья не понимают, что он говорит на лекциях. Гарри просто начинал на них орать. Спросил мать ученика, знает ли она, что ее сын нарисовал волосатый член на бланке ответов по теме митоза. Но Гари на этом не остановился. Он зажег газовую горелку и начал срывать с себя одежду. Сунул свой галстук в пламя, потом рубашку, потом штаны. Родители с криками выбежали из комнаты. Когда приехали копы, он сидел в своем классе без света и смотрел старую киноленту про атомную бомбу. Он сидел на парте и рыдал, смотря на распускающиеся на экране грибы взрывов».
Мистер Тамбор включился в разговор. Широко раскрыв глаза, он заговорил своим тихим вибрирующим голосом, проникнутым таинственностью. «Самое печальное воспоминание на моей памяти — это как Гари уводят в наручниках. Хотя они позволили ему взять один из черных фартуков для защиты от химикатов, которые во время экспериментов надевали дети, до того как они вывели его из себя. Наверное, он почувствовал себя немного незащищенным, когда сжег всю свою одежду.»
Джанет медленно поднялась с дивана, болезненно застонав. «Мы тут просто цирковые звери, развлекающие за плату родителей по вечерам». Она ссутулилась и согнула руки в форму преувеличенных скобок. «Танец обезьян для вас», — объявила она низким голосом. — «Я обезьяна. Обезьяна высоко прыгает, если родители прикажут». Воодушевленная смешками со стороны других учителей, она шагнула к вазе с фруктами и схватила банан. «У обезьяны чешется задница», — Джанет перешла на рычанье, — «Обезьяна чешется!» Она ухватилась за зад и стала поочередно поднимать ноги в ортопедических туфлях с липучками, имитируя танец.
