Джеймс Бертрам - История розги
Звонким и приятным голосом она прочла свою лекцию. Я записал некоторые места из нее.
«Милостивые государыни и государи! — начала она. — Я вполне счастлива, что могу перед вами констатировать тот факт, что при воспитании детей в нашей стране наказание розгами сохраняется в громадном большинстве семей, несмотря на то, что употребление розог имеет многих врагов, которых я не считаю настоящими американцами. Розги почти исчезли во Франции и Италии, но сохранились в Англии, Германии, Австрии, России и многих других странах. Мы знаем, что престиж розог, которым они пользуются у нас в Америке, не менее велик, чем во всех этих странах. У нас употребление розог при воспитании детей вошло в наши нравы, и розги занимают почетное место как в школах, так и в семьях.
Если не фарисействовать, то придется признать, что нет более действенного средства добиться от ребенка послушания и прилежания; розгами можно укротить самую упрямую, буйную натуру. Из всех репрессивных мер эта наиболее практичная и скорая.
Назначение в наказание переписки известного числа страниц, карцера, хлеба и воды, лишение права играть или прогулки и т. п. — все это следовало бы давно оставить, как не достигающее своей цели, если не считать редких исключений. Списывание одуряет ученика, а остальные наказания антигигиеничны. Разве не варварство лишить провинившегося ребенка пищи или воздуха! Наказание розгами, назначенное в разумной, строго обдуманной дозе, без жестокости, но и без еще более вредной сентиментальности почти всегда приводит к благоприятным результатам.
Розги, за редкими исключениями, благодейственно действуют не только на маленьких детей, но и на юношей и девочек-подростков.
Я не буду касаться вопроса о наказании розгами лиц взрослых, так как это не входит в программу настоящего моего сообщения. Другие лекторы, более сведущие в этом вопросе, чем я, докажут вам здесь, что употребление розог для наказания взрослых лиц обоего пола, как показывает опыт в тюрьмах и при подавлении народных волнений различными карательными экспедициями, почти всегда достигало цели… Мы не в силах с вами всецело переделать мир и человеческую природу. Теория, к сожалению, весьма и весьма часто расходится с практикой. В теории многое превосходно, а на практике никуда не годно… В теории розги не должны применяться, я первая с этим согласна, а на практике выходит, что ни одно наказание не дает таких хороших результатов, как наказание розгами, — к кому бы оно ни применялось…
Я ограничусь сферой школьной и домашней дисциплины, где я, благодаря применению розог к девочкам и мальчикам до четырнадцати лет, а нередко к пятнадцатилетним и шестнадцатилетним, достигала превосходных результатов.
Если бы я не боялась утомить вас, — я привела бы вам тысячи примеров, когда наказание розгами производило чудеса, тогда как все другие наказания терпели полное фиаско.
Некоторые из моих коллег не рискуют шестнадцатилетнего юношу или девушку таких же лет за какой-нибудь выдающийся проступок подвергнуть жестокому наказанию розгами, с согласия родителей даже, а предпочитают исключить из заведения… Результатом жестокого наказания розгами было бы, что им пришлось бы самое большое пролежать дня два-три в кровати, исключение же почти всегда коверкает их судьбу и делает из них босяков, апашей и хулиганов»…
Затем лекторша вывела на сцену мальчика лет тринадцати, которого она за какую-то вину подвергла наказанию розгами на эстраде. Я не мог разобрать хорошенько, что требовала от мальчика лекторша в школе и что он не хотел исполнить. Теперь она хотела продемонстрировать, что мальчик, не выучивший урока и наказанный за это двумя днями карцера, все-таки не знал урока. Несколько месяцев тому назад он на замечание, что, когда пишет в тетради, сильно пачкает ее чернилами, ответил, что виновата она сама, так как покупает скверные чернила; за это она ударила его по щеке и велела идти стать в углу на колени, но он не пошел. Тогда она вытащила его из класса и притащила на кухню, где с помощью сторожа раздела, разложила на скамейке, привязав веревкой, и дала ему шестьдесят хороших розог, так что он не сразу встал со скамейки; после этого тетради стали всегда чистыми, и он в течение трех месяцев не сказал ни одной дерзости. Уроки тоже не готовились, пока за это она наказывала карцером; но стоило ей наказать розгами, даже дать всего двадцать или тридцать розог, как совершалось чудо — в течение двух или трех месяцев уроки готовятся превосходно. Вот уже больше трех месяцев, как она его не секла розгами, но сегодня «он не только не приготовил урока, но на выговор даже огрызнулся»…
На сделанный приставом вопрос свидетелю, не может ли он подробно описать самую демонстрацию, этот господин показал, что лекторша высекла мальчика розгами. Мальчик был приведен на эстраду после того, как она рассказала аудитории о его поведении.
«Вот мальчик, — сказала она, — от которого ничего нельзя добиться без помощи розог».
Джек стоял молча, опустив голову вниз.
— Будешь ли готовить уроки и не грубить?
Мальчик не произносит ни звука.
— Ну, тогда я тебе развяжу язык! — молодая женщина взяла со стола шнурок и связала им руки мальчугана, который теперь тихонько плакал. Затем она стала расстегивать ему панталоны; расстегнув, она спустила их вниз до колен и, зажав его голову между коленками, как щипцами, стала его сечь по голому телу.
Джек вел себя все время, как настоящий чертенок: вырывался, громко кричал, и жалобно просил не бить его.
Но он был в крепких тисках, и розги теперь ложились методично, уверенно.
Когда, наконец, лекторша выпустила мальчика, то он стоял на эстраде, как одурелый. Она снова подошла к нему и громко спросила:
— Ну, отвечай сейчас же, будешь грубить в другой раз и не готовить уроков?
Мальчик, видимо, обозленный унижением и побоями на глазах этих разодетых бар, не произносил ни звука.
Тогда женщина снова схватила его и, несмотря на сопротивление, мгновенно заставила принять прежнее положение. Теперь она стала хлестать розгами с несравненно большей силой, обломки розог летели с эстрады в зало.
Я со своего места отлично видел, как его тело стало темнеть и покрываться каплями крови. Теперь мальчуган почти не сопротивлялся. Он, очевидно, пришел к заключению, что упрямством ничего не добьешься, и все время в промежутках между ударами орал:
— Простите, мисс! Ей-Богу, не буду никогда! Не буду! Не буду! Буду готовить уроки! Не буду! — и еще что-то в таком же роде.
Но мисс, несмотря на его крики и просьбы, продолжала безжалостно пороть.
