Джеймс Бертрам - История розги
Как бы там ни было, но в течение нескольких лет итальянец аккуратно поставлял «товар» вдове в назначенное ею время с точностью машины. Нужно заметить, что, помимо бродячих детей, в большом городе есть масса еще детей обоего пола, родители которых находятся в страшной нищете и не допрашивают детей, откуда они добыли деньги, лишь бы те делились с ними.
Впрочем, случалось, что какая-нибудь женщина ради заработка соглашалась подвергнуться экзекуции или даже иногда — юноша.
Все знали по слухам, что если Елена секла очень больно, то зато и платила довольно щедро; вот почему многие из ее бывших жертв приходили к ней снова, если и не с большим удовольствием, то с полной уверенностью, что ценою нескольких рубцов на ягодицах они найдут верный заработок.
В один прекрасный день, прогуливаясь по городу, она встретила молодого суданского негра, который танцами и разными штуками на террасе одного кафе забавлял добрых буржуа, сидевших за кружкой пива, и зарабатывал несколько грошей.
Он был безобразен, маленького роста, но мускулистый, и во время своих хореографических упражнений особенно соблазнительно вертел ягодицами, которые у него были очень полные. Вдова пришла в восторг. Она обратилась к Николини и поручила ему добыть ей этого негра, так как ей сильно хотелось посмотреть, какие следы оставят удары розог на черной лоснящейся коже негра, которая не может краснеть, как у других.
В сделанном ему предложении негр обратил внимание только на одно обстоятельство — что ему предлагают дать денег; он решил, что дама просто хочет заставить его играть и танцевать у себя на дому, чтобы развлечь себя и своих гостей.
Вот почему он пришел к вдове в веселом настроении. Старый лакей, по его словам, ввел его в большую комнату, довольно скромно меблированную.
Он был страшно поражен, когда вдова предложила ему четыре серебряных монеты по 5 шиллингов (всего около 9 р.)! Бедняга еще никогда в жизни не видал столько денег, а потому он колебался взять из рук вдовы подобное сокровище. Он боялся, что за такие громадные деньги от него потребуют совершения какого-нибудь ужасного преступления. В общем, африканские негры народ не злой; они просто — взрослые дети, быть может, несколько похотливые, но чаще всего они не способны на дурное. К тому же они питают страх перед правосудием. При виде денег негр отступил немного назад, но вдове удалось дать ему понять, что ему просто следует раздеться совсем донага, лечь животом на кушетку, позволить себя привязать за ноги и за руки и затем дать себя высечь розгами, которые ему показала вдова.
Он тотчас же разделся, все время улыбаясь, и послушно исполнял все, что приказывала вдова, пока она его привязывала к кушетке веревками.
По словам негра, барыня секла его вначале очень слабо, как бы лаская розгами, и он продолжал смеяться.
Потом она начала сечь все сильнее и сильнее, так что он от боли стал орать во всю силу и извиваться, как змея.
Не обращая внимания на его крики и стоны, Елена продолжала его пороть.
Но после одного особенно сильного удара между ляжками негр так сильно рванулся, что веревки, которыми были привязаны его руки к кушетке, разорвались, и он, как полоумный, вскочил с кушетки и развязал веревки, которыми были привязаны ноги. Встав на ноги, он подошел к своей истязательнице, обнаруживая во всем великолепии достоинство своего мужского пола.
«Одно мгновение, — говорит вдова на суде, — я была ошеломлена; затем, взбешенная его нахальством, я ударила розгами по «чудовищу»; тогда проклятый негр вскочил на меня, схватил, положил меня животом на свои ляжки, разорвал мне панталоны и стал меня хлестать во всю силу рукой по ягодицам, а затем, придерживая меня, поднял с пола розги и стал ими пороть самым безжалостным образом, несмотря на мои мольбы, угрозы, обещания денег… Вскоре я от боли могла только стонать и готова была потерять сознание; тогда негр перестал меня сечь, отнес на кровать, и я, к ужасу, увидала, что он хочет совершить надо мною гнусность, но я была так слаба, что не могла сопротивляться и помешать ему сделать гадость со мною…»
Совершив насилие с обычной для его расы грубостью, негр, пока его жертва лежала в обморочном состоянии, оделся, выскочил на террасу, а оттуда, через сад, на улицу и скрылся.
Елене пришлось прибегнуть к помощи врача для лечения последствий истязания. Она подала жалобу на негра прокурору.
Суд приговорил негра к двум годам каторжных работ, приняв, конечно, во внимание, что насилие было вызвано самой вдовой. Высший суд, куда перешло дело по апелляции, уменьшил наказание до шестимесячного заключения в тюрьме.
После подобного приключения Елена продала имение и покинула навсегда эту местность.
Один мой приятель, военный врач, рассказал мне следующий факт.
Несколько лет тому назад в одном доме терпимости была одна пансионерка, которую он лечил до ее смерти. Она была из гувернанток. Очень часто теряла места со скандалом из-за своей страсти наказывать детей телесно. В молодости родители часто ее секли. Наконец она попала на содержание к богатому немолодому вдовцу, который, несмотря на ее вид святоши, отгадал в ней сильно похотливую особу.
Старый селадон стал требовать от нее разных штук. Она сперва ломалась для виду, но потом согласилась высечь его розгами. В действительности это было для нее таким же наслаждением, как и для вдовца.
Через два года вдовец умер, не обеспечив ее, и она, благодаря своднику, чтобы спастись от нищеты, попала в пансион.
Она уже страдала чахоткой в самой первой стадии.
Это была высокая, стройная, как пальма, девушка двадцати шести лет. Блондинка с большими темно-карими глазами, немного длинными ресницами, что придавало ее физиономии выражение особенной доброты. Матовый цвет лица с легким румянцем на щеках придавал ей особенную прелесть.
Ее манера держаться, ее разговоры отнюдь не напоминали обитательницу публичного дома. Она не переваривала самой малейшей фамильярности. Но наедине с клиентом она перерождалась; она умела так приручить его, что тот вскоре позволял ей хлопать себя по ягодицам. Ударяла она с какой-то особенной ловкостью, так что мужчины просили продолжать их шлепать. Правда, это была не обыкновенная флагелляция.
Она не употребляла никаких инструментов наказания, но ее руки, тонкие и длинные, ложились в самые приятные места… Она достигла в этом искусстве высокой степени совершенства…
Первый же, кто попал к ней в руки, не преминул, конечно, рассказать своим друзьям и приятелям. Вскоре ее начали атаковать старые и молодые. В особенности старые. Даже если половое чувство давно умерло, ей удавалось оживить его хоть на несколько мгновений.
