rain_dog - Еще одна сказка барда Бидля
- Понимаешь, - продолжает Рон, - если бы вы со Снейпом заключили такой брак, то всем было бы плевать, что он директор Хога, а ты его студент. Магия и все. Все бы пыль с вас сдували, в ноги бы кланялись.
- Но это же совершенно нереально.
- Почему? Хотя… мне отец рассказывал, у его кузена как раз такой брак. Только ничего нельзя сделать, если ты не чист сердцем.
- Это как? - я опять закуриваю.
- Это значит, что ты и твой партнер действительно должны быть предназначены друг другу - магией, судьбой, ну, я не знаю. И ты не можешь притвориться, сделать вид, обмануть. То есть если один из вас знает, что это просто влюбленность, временное увлечение, или же ищет какой-то выгоды, то ничего не выйдет.
- То есть магия прочитает намерения?
- Да, просто не выйдет ничего. Отец говорил, что его кузен в юности влюбился в своего друга, а родители у обоих были против, хотели, чтоб те женились, как норм…, то есть обычные люди, чтоб дети пошли. И тогда они взяли и провели обряд магической помолвки, он как-то сам собой получается, если твой выбор правильный. И после этого уже никто ничего сделать не мог. Потому что магия так решила!
- А как все об этом узнали? Обряда же никто не видел…
- Знаешь, там по кольцам все видно - они как будто живые. При обычных браках кольца и кольца - металл, камешки. В общем, как в сказке… давай спать, это я просто так. Тебе, в конце-концов, нет еще восемнадцати, рано еще о таком думать, - и Рон зевает, еще немного ворочается и вскоре затихает.
А я, несмотря на зелье, кручусь в постели до самого рассвета, забываясь чутким беспокойным сном, только когда первые лучи солнца начинают проникать в окна гриффиндорской башни. Потому что я не чувствую его пальцев, чуть касающихся моих, но не отпускающих никогда.
Утром идет дождь, мне кажется, это первое такое серое утро за многие дни. Или я просто не видел дождя, воспринимая его как приятный аккомпанимент к потрескиванию пламени в камине, как неясный источник уюта, пока болел в директорских покоях. И та гроза, сквозь которую мы бежали по высокой траве, тоже не в счет. А сейчас дождь идет для меня по-настоящему, прохватывает влажным ознобом, будто хочет оцарапать мое осунувшееся после бессонной ночи лицо, проникнуть под глубоко надвинутый капюшон моей мантии, под свитер с высоким горлом, когда я отправляюсь на стадион с моим пергаментом. Мне зябко и неуютно в этом сразу ставшем сером мире. Из-за дождя зачарованный пергамент Северуса отправляет всех на внутренние работы, даже Упивающихся, авроры, охраняющие их, делают особо строгие и бдительные лица. Довольный Малфой даже подмигивает мне, радуясь возможности поработать сегодня в тепле и под крышей. Но сегодня мне не хочется улыбаться миру…
- Что у тебя с лицом, Гарри? - спрашивает у меня за обедом Панси Паркинсон, отрываясь от беседы с Драко и разглядывая черные круги у меня под глазами. - Ты здоров?
- Я плохо спал, ерунда, - отмахиваюсь я и отправляюсь обходить бригадиров.
Мне надо продержаться до его возращения. Может так случиться, что после его возращения мне придется держаться всю оставшуюся жизнь…
- Немедленно отправляйся спать, - шипит мне на ухо Герми, протягивая зелье. - Даже если завтра мы уедем отсюда навсегда, это не повод дожидаться его с таким лицом и в таком виде. Знаешь, как говорили гладиаторы? «Morituri te salutum» - «Идущие на смерть приветствуют тебя!».
- Это мы уже проходили, про идущих на смерть, - отвечаю я, но какая-то сумасшедшая гордость есть в этих словах.
Так что мне удается часок поспать после обеда, мы же гладиаторы перед боем! И к вечеру мы вновь занимаем оборонительные позиции в гриффиндорской гостиной - безукоризненно отглаженные, наутюженные, прилизанные. Думаю, Мак Гонагалл нас за все наши школьные годы не видела такими образцовыми. Галстучки, брючки, учебнички. Мы ждем, она точно захочет проведать нас перед отбоем, мы уверены, она весь день не сводила взгляда с нас троих. Наш последний вечер в школе… Или нет?
- Я вот вещи уже собрала, - буднично сообщает Герми.
- А куда вы? Можно пока всем вместе пожить на Гриммо, - предлагаю я. - Да хоть век живите!
Это я вчера так расстроился, что даже не предложил им такую само собой разумеющуюся вещь! Друг называется! И они не обиделись.
- Спасибо! - Рон улыбается. - Честно говоря, мы бы и сами напросились. На первое время. Только мы надолго не останемся.
- Почему?
- Гарри! - Гермиона, как это часто у нее бывает, говорит со мной, как с ребенком. - Во-первых, у тебя тоже должна быть своя жизнь. Ну а во-вторых, хороши же мы будем, сбежав от маменьки и из школы, если не сможем позаботиться о себе сами!
Понятно, они же тоже гладиаторы. На смерть идущие… Когда вот только мы пойдем к счастью стройными рядами?
Мак Гонагалл сегодня появляется несколько раньше ожидаемого, по моим впечатлениям, до отбоя еще часа два. Но вот она уже стоит в дверях нашей гостиной, но на этот раз не смотрит на нас назидательно и не читает нотаций. Она какая-то… будто поджалась вся. И говорит очень официальным тоном:
- Господин директор велел вам немедленно быть у него, сейчас же! - и тут же срывается. - Я не ожидала от вас подобного! Как вы посмели написать эти безобразные заявления? После всего, что школа сделала для вас!
«А как ты посмела», - думаю я, - «наговорить нам вчера всю эту гадость, после всего, что сделали мы?» Но благоразумно молчу. Он вернулся!
Он вернулся, думаю я, на несколько минут позволив себе забыть обо всех моих сомнениях! Он вернулся, повторяю я себе, вернулся раньше, чем обещал! Только вот с чем он вернулся? Что он нам сейчас скажет? Может быть, я уже через пару минут тоже буду собирать вещи…
Мы практически бегом проносимся мимо Мак Гонагалл, все еще стоящей в наших дверях с видом оскорбленного достоинства, не удостаивая ее ни взглядом, ни подобием извинений. Потому что когда гладиаторы выходят на арену, они не извиняются, им это просто ни к чему. Пароль, вращающаяся лестница. Все, мы в парадном кабинете.
- Садитесь, - сухо произносит директор Хога, стоя у стола и глядя на нас, чуть прищурив глаза. И разглядывает нашу восхитительную гриффиндорскую форму, которая, безусловно, всегда радует глаз истинного слизеринца.
О, а ты не только что вернулся, отмечаю я про себе. Ты здесь уже довольно давно. Когда ты приходишь откуда-то, я словно ощущаю на тебе ауру, запахи, звуки того места, откуда ты только что явился. Но сейчас это не так. Что ж, значит, ты тоже готов к разговору и успел все обдумать. И мы не спишем твое решение на эмоции, гнев, усталость, министерскую шелуху, постукивание судейского молоточка на заседании Визенгамота. Это будет взвешенное решение, и мы его примем. Каким бы оно ни было. Даже я.
Мы, несколько робея, усаживаемся в кресла на довольно большом расстоянии от его стола. А у него в руках три бумажки - те самые наши заявления.
