Соловей (ЛП) - Адамс Джослин
— Расскажи о своем дедушке, — попросил он. — Как он получил шрам и почему у него были плохие дни? Он был военным?
Она медленно вздернула подбородок, затем ее темные ресницы поднялись выше, и он мог поклясться, что это был сексуальный взгляд, предназначенный исключительно для спальни. Казалось, она не слышала его слов. Боже, как же ему хотелось воплотить в жизнь все фантазии ее загадочного ума прямо здесь, на столе.
— Что? — спросила она, пресекая его рассуждения о том, что он не должен нарушать ее границы.
Дразнить ее было так легко, слова вылетали из его уст без особых раздумий.
— Пока ты грезила в своих фантазиях, я попросил тебя рассказать мне о твоем дедушке.
Толчок в спину дал ей достаточно места, чтобы встать с кресла и подойти к краю террасы.
— А как же шоколадный мусс, который ты мне обещал?
— Это интервью займет больше недели, если ты будешь постоянно менять тему.
Она уставилась на участок озера, видневшийся между деревьями, держась за перила.
— Ладно, я расскажу, откуда у него шрам, но при одном условии, если расскажешь, откуда получил шрам ты.
Нахмурившись, Мика взял бокал вина и присоединился к ней. Он оперся локтями на перила и повернул к ней голову, которая по-прежнему вызывающе смотрела на воду.
— Это нечестная сделка. Проблема твоего деда — к тебе не относится, поэтому это не считается. Нет, мне нужно больше узнать о тебе самой.
— Например?
— Хочу знать, как тебе нравится, когда тебя целуют. — Он приготовился к ответной реакции, надеясь, что она забудет о его шрамах. Ее рот приоткрылся, когда она резко повернулась к нему лицом.
— Как я.… какое, черт возьми, это имеет отношение к делу? Я думала, у нас все серьезно.
— Такова моя цена. — Он облизнул губы и поднес бокал ко рту, пока она наблюдала за ним. Голос разума шептал о том, каким придурком он был. Черт возьми, сейчас не время для угрызения совести.
Она с трудом сглотнула.
— Заплати, и я расскажу тебе, как мне изуродовали лицо, — сказал он.
Часть его надеялась, что она откажется, и ему не придется вспоминать первую из тех многих травм, даже если он намеревался изложить основные моменты, а не всю правду. Другая, более глубокая, первобытная часть его хотела узнать ее вкус, почувствовать изгиб ее спины под своей рукой.
И, надеясь, что он сделает это до конца недели.
Глава 9
Дарси взяла свой бокал с вином и наполнила его. Не то чтобы у нее было желание пить его, но ей нужно было время подумать. Безусловно, она перешла границы дозволенного, когда прикоснулась к нему, и, черт возьми, зачем она вообще целовала его шрамы?
Слава Богу, это было не в романтичном плане, и он явно не воспринял это в таком смысле. Казалось, он ожидал, что все отвернутся, будут сравнивать его с тем парнем, которым он был раньше, которого публика боготворила как одного из самых великолепных и раскованных мужчин, которые когда-либо жили.
Она не могла винить его за то, что он включил «обаяние», которое, похоже, стало еще одним барьером, удерживающим людей от слишком близкого общения с ним. У них с Дарси было больше общего, чем она предполагала, а ее история о дедушке вполне могла показаться подставой, призванной вывести Мика из равновесия. Почему она не могла держать свой рот на замке? Она вела себя как новичок, мечась вокруг да около, за которого ее принимал Сол.
Знал ли кто-нибудь настоящего Мика Лейна? Возможно, если бы она приняла его правила игры, то стала бы первой.
— Мой дед был фермером, — начала Дарси, возвращаясь к перилам с вином в руках. Держа бокал обеими руками, она встала рядом с Миком, достаточно близко, чтобы почувствовать его пряный зимний аромат, но не прикасаясь. Она больше не совершит эту ошибку. — Когда моему отцу было всего десять, молния вызвала пожар в фермерском доме, где они жили, недалеко от Хантсвилла.
— Так вот почему ты боишься гроз? — Взгляд Мика изучал ее с живым интересом.
— Я не боюсь гроз, и мы сейчас говорим не о моих чувствах. — Глоток вина дал ей секунду, необходимую для того, чтобы подавить раздражение. — Как бы то ни было, большинству братьев и сестер моего отца удалось выбраться, но у самой младшей сестры спальня была на третьем этаже. Ей было всего шесть лет, и, как многим детям, она испугалась и спряталась там, где чувствовала себя в безопасности, — в шкафу. К тому времени, когда дедушка вывел остальных и понял, что ее нет рядом, а весь первый этаж был охвачен пламенем.
— Ему удалось проникнуть внутрь через заднюю дверь, но пламя и дым дезориентировали его и ему пришлось выбираться обратно через окно. Он практически нырнул в него, когда обрушился потолок, и стекло сильно порезало ему лицо, шею и живот. По словам бабушки, в ту ночь он отказался от помощи врачей, настаивая на том, чтобы они позволили ему вернуться и забрать свою девочку. Он кричал до хрипоты.
Лишь усилием воли Дарси сдержала слезы. Бабушка рассказывала ей эту историю лишь однажды, когда Дарси была совсем крохой, но горе, витавшее в воздухе в тот день, врезалось в память.
Мика застыл рядом с ней, и даже звуки дыхания не нарушали тишину за несколько мгновений до того, как он, наконец, заговорил:
— Он не смог спасти ее.
— Нет, и он винил себя до самой смерти. Никто не мог переубедить его, даже бабушка. Некоторые вещи выводили его из себя сильнее, чем другие, например, запах дыма или чувство клаустрофобии, если он находился в толпе. Хуже всего ему приходилось в дни рождения их потерянной дочери и в день ее смерти. Только благодаря бабушке он окончательно не сошел с ума.
В течение мучительных минут Мика смотрел на закат, пока волны плескались о берег от гудящих вдалеке лодок. Внезапно он показался таким далеким, его брови то напрягались, то расслаблялись от того, что происходило в его взгляде.
Ее вдруг осенило.
— Кого ты не смог спасти, Мика?
Бокал выпал у него из рук и разбился о камни, окаймляющие его сад. Мускул на его челюсти дернулся, когда он выхватил ее вино и выпил все в два глотка.
— Ты еще не закончила расплачиваться.
Вау. Судя по свирепости его телодвижений, она подошла чересчур близко к нему настоящему. Какая часть истории так сильно задела его? Его сходство с тревогой, от которой страдал дедушка? Или дело в ребенке, погибший при пожаре? Однако настойчивость на него только загнала бы его еще дальше в клетку, поэтому она кивнула и смирилась с разоблачением своего бывшего романтика.
— Хорошо. Будет тебе поцелуй.
У нее никогда не было хорошего поцелуя. Не более чем небрежное прикосновение губ, не вызвавшее даже малейшего покалывания в бедрах. Ее описание было бы настоящей выдумкой, почерпанной из любовных романов, которыми она когда-то заполняла свои тихие часы.
Оторвавшись от бокала, чтобы занять пальцы, она спустилась по ступенькам к бассейну на нижней террасе, сосредоточившись на воде, а не на вселенской тишине, которая встала между ней и Миком. Солнце уже почти село, и на террасу опустился полумрак, усиливая ощущение близости с мужчиной, чей взгляд прожигал ей затылок.
В садах, окружающих террасу, зажглись огни, улавливая сказочные оттенки цветов и отбрасывая их на камни. Над водой разнеслась трель гагары. Она ожидала, что в завершение этого почти волшебного момента из кустов роз поднимется рой фей, рассыпая в воздухе пыльцу и напоют чувственную мелодию.
Вселенная, видимо, выбрала определенную сторону, и даже она болела за Мика.
— Поцелуй не обязательно должен быть в губы, — начала она мягким тоном, поражённая обстановкой больше, чем следовало бы. — Я должна чувствовать его в воздухе, как нарастающую молнию, за минуту, может, за несколько дней до того, как это произойдет. Знаки могут быть не замеченными для всех остальных, но не для меня. Когда это произойдет, я пойму даже с другого конца комнаты.
— Его голод будет виден в его взгляде и в походке. Я буду беспомощна, когда его тень упадет на меня, а руки скользнут по моей челюсти, удерживая на месте. Первое прикосновение его губ выбьет меня из колеи, потому что буду уверена, что он не причинит мне боли. Я буду чувствовать его не только там, где он прикасается ко мне, но и везде, где его нет. На моей коже, в плоти и костях, в душе. Одни его руки будут держать меня на ногах. Не будет никаких мыслей, кроме как о том, насколько это правильно, грубо и прекрасно, и что я никогда не хочу, чтобы он останавливался.
