Сердце вне игры (ЛП) - Лоусон Никки

Она выдыхает воздух, который может быть почти фырканьем смеха, и это чувство выполненного долга поднимается во мне снова.

— Хорошо, — говорит она, и ее тон становится более серьезным и деловым. — Вопрос номер один: как ты впервые заинтересовался хоккеем?

Я провожу рукой по своей чисто выбритой челюсти, игриво глядя на нее.

— И только? Должен сказать, немного разочарован тем, что это твой первый вопрос для меня. Из всего, что ты могла бы спросить, всего, что ты, возможно, хотела бы узнать обо мне, ты говоришь: «Как ты впервые заинтересовался хоккеем?»

— Дело не в том, что я хочу узнать, — поправляет она меня. — Это для новой биографии команды, которую я пишу. Хорошо? Поэтому, пожалуйста, просто ответь на вопрос.

— Хорошо, — я киваю, так как могу сказать, что это действительно важно для нее. — Я могу это сделать. Посмотрим… Впервые я начал играть в хоккей, когда учился в средней школе. Мои родители хотели, чтобы я начал заниматься внеклассными занятиями, потому что такие вещи берутся во внимание при поступлении в колледж, поэтому они заставили меня попробовать себя в нескольких разных спортивных командах. Я был лучшим в хоккее, и мне это действительно нравилось, так что на этом и остановился.

— Ничего себе, — она записывает пару заметок, затем хмурится, как будто ей что-то пришло в голову. — Погоди, средняя школа? Не слишком ли рано начинать беспокоиться о поступлении в колледж?

Я криво качаю головой.

— Нет, если ты пытаешься попасть в команду плюща.

Она издает небольшой горловой звук, но я не могу понять, что это значит.

— Понятно. Итак, ты начал играть в средней школе, и тогда понял, что действительно любишь эту игру, и в итоге дошел до высшей лиги. Правильно?

— В общем-то, да.

— Твои родители, должно быть, очень тобой гордятся, — говорит она, глядя на меня с улыбкой. — Они в первую очередь заставили тебя попробовать себя в хоккее, а теперь посмотри на себя. Я даже не могу представить, как они рады.

Я смеюсь, и звук получается немного громче и резче, чем хотел. Это больше похоже на фырканье, чем на смешок, и Марго смотрит на меня с любопытством.

— … без комментариев, — быстро говорю я.

— Без комментариев? — она хмурится. — Что значит без комментариев? Я даже не задала вопрос. Но теперь спрошу об этом. Тебе не кажется, что твои родители гордятся тобой?

— Все сложно, — я держу кнопку, которая откидывает кресло, просто чтобы чем-нибудь занять свою руку. — И это определенно не то, о чем фанаты хотят читать в моей биографии игрока, поэтому думаю, что мы должны просто перейти к следующему вопросу.

Марго смотрит на свой блокнот, ее брови все еще сведены вместе на лице в форме сердечка. Я могу сказать, что она хочет узнать больше о моих родителях, но я действительно не заинтересован в том, чтобы влезать во всю эту неразбериху. Поэтому больше ничего не говорю, терпеливо ожидая, пока она вместо этого перейдет к вопросу номер два.

— Хорошо, — наконец говорит она, тихо вздыхая. — Следующий вопрос касается должности капитана команды. Был ли ты удивлен, когда руководство и тренерский штаб выбрали тебя капитаном «Тузов» еще в…

Марго прерывается с визгом, когда мы внезапно натыкаемся на участок турбулентности.

Самолет дергается, немного падает в воздухе, и у меня сразу же возникает ком в горле. Я хватаюсь за подлокотники, словно пытаюсь сломать их пополам, когда снова загорается лампочка ремня безопасности. Голос пилота возвращается по динамикам.

— Мои извинения. Мы попали в неприятную ситуацию. Пожалуйста, оставайтесь на своих местах с надежно пристегнутыми ремнями безопасности.

Черт возьми, как он может говорить так спокойно, когда мы все вот-вот умрем?

Самолет продолжает дергаться вверх-вниз и из стороны в сторону в течение нескольких мучительных секунд, и я зажмуриваюсь, сосредоточившись на том, чтобы втягивать воздух в стесненную грудь. Я прекрасно осознаю тот факт, что Марго смотрит на меня, практически чувствую, как ее взгляд прожигает дыру в моем лице, но пока не могу заставить себя оглянуться. Только когда самолет начинает выравниваться, я осмеливаюсь открыть глаза.

Украдкой смотрю в ее сторону. У нее выжидающее выражение лица, ее брови слегка приподняты в немом вопросе.

— Я боюсь летать, — признаюсь немного хриплым голосом. — Кажется, говорил тебе это, когда мы вместе застряли в лифте.

Она кивает, сочувствие искажает ее тонкие черты.

— Точно. Я вспомнила, — затем она тихо смеется, кусая губу. — Наверное, думала, что ты говоришь это только для того, чтобы мне стало лучше. Я не верила, что ты на самом деле боишься летать.

— Боже, я не понимаю, как некоторые люди не боятся летать, — бормочу я. — Это безумие. Тот факт, что мы поднимаемся так высоко, в чем-то таком тяжелом, на самом деле не имеет никакого смысла. Это намного опаснее, чем застрять в лифте, вот что я тебе скажу.

Правая сторона ее рта приподнимается в ухмылке.

— Ты понимаешь, что вероятность погибнуть в автокатастрофе значительно выше, чем вероятность погибнуть в авиакатастрофе, верно? Ты боишься сесть за руль машины?

Я смотрю на нее прищуренным взглядом.

— Знаешь ли ты, что примерно двенадцать тысяч человек ежегодно умирают, падая с лестницы, тогда как в лифтах умирает всего тридцать человек?

Кажется, она ошеломлена этой информацией, и ее хмурый взгляд заставляет меня засмеяться.

— Ты боишься спускаться по лестнице? — добавляю я, повторяя то, как она только что спросила меня о боязни водить машину.

— Хорошо, согласна. Лестница и вождение опаснее, чем лифты и самолеты.

Она кладет руку на подлокотник между нами и мягко касается моей. Я чувствую тепло ее кожи сквозь нашу одежду и остаюсь на месте, не желая отказываться даже от этого маленького, случайного прикосновения.

— Думаю, для меня этого пространства слишком мало, — добавляет она после секундного раздумья. — Обычно я не считаю себя страдающей клаустрофобией или с невероятным страхом высоты, но когда лифт остановился, я действительно подумала, что у нас кончится воздух, или мы упадем насмерть, или и то, и другое. Просто не хватало кислорода, чтобы двигаться в таком маленьком замкнутом пространстве.

— А самолет, по-твоему, не маленькая закрытая площадка? — спорю я. — Небольшая закрытая территория на высоте тысяч футов, смею добавить.

Она пожимает плечами, ее рука скользит по моей.

— Я полагаю, что большинство фобий не имеет логического смысла. Но понимаю, как работают самолеты, поэтому нахождение в одном из них не заставляет меня так нервничать. Лифты же? Я не знаю. Они просто озадачивают меня. То, как закрываются эти толстые двери, и звуки, которые они издают, когда тянут тебя вверх? Все это кажется очень… ненадежным.

Самолет снова дергается, и я резко вдыхаю, но на этот раз не так напуган. Что-то в том, что рядом находится Марго, заставляет меня чувствовать себя в большей безопасности, и я могу держать глаза открытыми.

Она смотрит на свои колени, и могу сказать, что она о чем-то думает. Я уже собирался спросить, что у нее на уме, когда она заговорила первой, ее голос был чуть громче шепота.

— Ты не рассказал никому из команды о том, что произошло… в лифте, я имею в виду. Правда же?

Ее брови озабоченно нахмурены, и могу сказать, что она действительно обеспокоена.

— Нет, — успокаиваю я ее, понизив голос, и немного смещаюсь в кресле, чтобы смотреть ей в лицо. — Я этого не сделал. Не стал бы. Сказал им, что мы встречались раньше, и упомянул, что мы вместе застряли в лифте, но на этом все. Они тоже ничего не подозревают. Тео пошутил по этому поводу, и я позаботился о том, чтобы закрыть эту тему.

Она вздыхает, облегчение мелькает в ее великолепных серых глазах.

— Спасибо большое.

— Ты действительно думала, что я расскажу им, о том, что случилось?

— Не знаю, — она кусает губу, изучая мое лицо. — Я хотела верить, что ты этого не сделаешь, но, как уже говорила раньше, я действительно не так хорошо тебя знаю.