Юлия Славачевская - Третий – не лишний! (СИ)
– Покажите, – потребовала я предъявить ладони моих женовладельцев. – Так нечестно!
Все, как обещано. Их печати пропали. Чистые ладони, и без особых хлопот. Несправедливо!
– Это жизнь, девочка, – попытался успокоить меня Эмилио, притягивая к себе. – Так устроен наш мир, в котором тебе предстоит прожить свою жизнь.
Очень, нужно сказать, сомнительное утешение.
– Мне жарко, – сообщила я через пару минут, зажатая горячими телами с двух сторон.
Филлипэ тут же стащил с меня простыню и накрыл грудь своей ладонью.
– Мне тесно, – выдала я спустя какое-то время, отпихиваясь от одного задницей, от другого руками.
– Не прекратишь крутиться, – предостерег меня Эмилио. – Будет еще теснее, – и потянул мою руку к своему начинающему оживать члену.
Сзади подтверждающе прижался Филлипэ, чуть не пробуравив меня насквозь.
– Что, опять? – возмутилась я. – Как у вас все легко получается!
– Магдалена, – строго сказал Филлипэ, начиная скользить рукой ниже. – Или ты спишь, или...
– Сплю я! Сплю! – выпалила я, понимая, что орать и качать права могу до бесконечности, но в результате все равно окажусь нанизанная на два члена. Так зачем туда спешить?
Мужчины затихли, зажав меня между собой и прижав тяжелыми руками. Вскоре их дыхание выровнялось.
Конечно, блин! Получили свое, а мне мучайся! Как мне спать так, неудовлетворенной?
Я осторожно отодвинулась от Эмилио и начала ласкать себе клитор, пытаясь, как обычно, в одиночку достигнуть разрядки.
– Шалунишка, – мою руку мягко, но непреклонно перехватили. – Тебе, оказывается, мало, – прошептал мне на ухо страшно довольный этим обстоятельством Филлипэ, завладевая и второй рукой тоже.
– Не то чтобы, – пропищала я, в то время как меня перекладывали на живот. – Просто... э-э-э... Как бы это сказать...
– Скажи, Магдалена, – с тихим уютным смешком, от которого у меня свело все внутри, посоветовал Эмилио. – Научись выражать свои желания. Это нормально.
– Ладно, – попробовала я выдернуть руки. – Хочу, чтобы меня оставили в покое и хочу кончить! Иначе не усну!
– А за это ты будешь наказана! – мужчины оживились и начали привязывать мои руки к резному изголовью шелковыми платками. Не туго, не впритык, но надежно. Узлы самозатягивающиеся, не вырвешься.
– За что? – возмутилась я, понимая, что против 'лома' нет приема.
– За то, дорогая, – на мою попку легли ласковые руки. – Что ты хочешь сделать это без нас.
– Привыкай, котенок, – отодвинул с моей шеи волосы Эмилио. – Теперь мы все будет делать вместе. И это существенное оскорбление, попытаться достигнуть разрядки в одиночку. Запомни это и не пытайся больше повторить. Иначе мы будет держать тебя на грани о-о-очень долгое время.
– Я буду кричать, – пригрозила им я, крутясь и пытаясь отстоять право собственности на свое тело.
– Прекрасно, – порадовался за меня Филлипэ, скользнув пальцами между моих ног. Блеснул глазами: – Она уже готова.
– Кричи, милая, – с этими словами Эмилио подлез под меня, насаживая на себя. Я вскрикнула.
В это время Филлипэ стал подбираться к святая святых – моему анусу. От перепуга я зажалась. При одной мысли, что меня в одночасье поимеют еще и ТУДА, у меня пропадало всякое настроение.
– Нет! – я зажалась и окаменела. – Туда нельзя! Я не могу!
– Придержи ее, – велел Филлипэ другу.
Эмилио тут же пригнул меня к себе, слегка приподнимая мою попку. Я судорожно задергалась.
– Счас умру! – выдвинула я последний аргумент, дергаясь и елозя напрягшимися сосками по каменно-твердым мышцам. – У меня организм слабый! Морально-устойчивый, а потому такого точно не переживет!
– Магдалена, – хмыкнул сзади Филлипэ, ласково поглаживая и раздвигая половинки. – Оргазм – это маленькая смерть. Поэтому умирать ты будешь часто. Прекрати паниковать!
– Не могу, – призналась я, дергая платки и пытаясь освободиться, чтобы сбежать. – Страх сильнее меня.
– Давай! – велел Филлипэ. Эмилио впился в мои губы поцелуем, закрывая мне рот, и не забывая ласкать и стимулировать клитор. В это время синеглазый начал спускаться по спине поцелуями.
Я приготовилась к самому худшему. Ну понимала же, что дело этим закончится.
– А-а-ах! – выгнуло меня, когда в меня мягко проник язык, и я взвилась от невероятных ощущений.
Стыдно мне было неимоверно, хоть я и знала, что вымыта везде до скрипа – даже ТАМ! Но язык в... общем, это что-то волшебное.
Я взлетала верхом на Эмилио, придерживаемая сзади сильными руками Филлипэ, и у меня от кайфа закатывались глаза. Это... это... И орала я как резаная – но не от боли, а от непередаваемого удовольствия. И кончила я не один раз – раза три или четыре. Точно не помню. Была в бессознательном состоянии.
Я извивалась, уже не в силах чувствовать, и все же не могла остановиться. Это был настолько великолепно, насколько необычно.
Смутно понимала, что Филлипэ зажал свой член между моими половинками-полупопиями, скользя между ними, но не входя. Ощущала, как дергается, извергая сперму, Эмилио, выгнувшись в диком оргазме.
В экстазе я даже не заметила, как мои запястья освободили от шелковых пут.
– Черт! – дернулся, будто от удара тока Филлипэ, отдергивая правую руку от меня.
– Что за?! – проделал то же самое Эмилио.
– А? – я уже практически ничего не соображала, кроме того, что что-то случилось. Но мне сейчас, в данную минуту, это было неинтересно...
– У тебя тоже самое? – под носом Эмилио возникла открытая ладонь Филлипэ.
Аметистовый очень аккуратно ссадил меня с себя и уложил на кровать, рассматривая свою ладонь и переводя взгляд на ладонь друга:
– Похоже, только цвет разный.
– И что это такое? – нахмурился Филлипэ, второй рукой машинально натягивая на мое разгоряченное тело простыню. – Что вообще происходит? Мистика какая-то...
Разве может пройти нормальная женщина мимо какой-то мистической тайны? Как же не сунуть туда свой любопытный нос и не попробовать немедленно все решить и выяснить? И я не исключение.
Собрав последние силы, я села и уставилась на ладони своих временных мужей.
У каждого на руке появилась печать практически такого же размера как моя, только в основном серебряного цвета. И лишь маленький кусочек, где-то одна шестая, у одного был окрашен кобальтово-синим, а у другого аметистовым. Причем, у Эмилио синим, а у Филлипэ сиреневым. И еще, в надписи в середине печати мне показалось что-то очень знакомое...
