Мария Круговая - Сделай мне приват
— А? — Бурая вдруг повернулась ко мне и очень внимательно посмотрела. — А. У тебя ж романтика еще в жопе играет… Точно. Я забыла. Бедная ты моя девочка.
Да, у меня играет романтика. Можно и так сказать. А можно еще сказать, что кроме нее у меня никого нет в этом большом и прекрасном, усыпанном лепестками роз, мире, и что до недавнего времени я не знала, что кто-то рядом может быть очень нужен.
* * *— Не знаю, дамы, как вы, а я съебываю.
Валя нервно выдергивал из шкафа плечики с одеждой.
— И вам рекомендую делать то же самое. Студию на ключ, любовную записку на дверь, ключ в реку и в деревню к тетке.
— Они подождут, — мы стояли в дверном проеме дальней комнаты. Я, Лилит, Бурая. Стояли и смотрели, как мы теряем все. Оказывается, это не так уж и страшно, вполне спокойно можно смотреть, как все то, что ты начал привыкать называть «своим миром», терпит крушение и идет ко дну.
— Киса! — Валя резко остановился. — Кого они подождут? Рано или поздно сюда приедет Тимур. Когда ему надоест до тебя, Бурая, дозваниваться. И потом, вполне себе может быть, что это была легкая блажь обиженной девочки.
Бурая застонала, мы как-то не подумали, что еще придется скрываться от Тимура.
— Легкая блажь?! — заорала я. — Легкую блажь не выжидают по два месяца, ты понимаешь? Она там знает про тебя, про меня, про Аланика всю подноготную! Про Аланика… А ведь он сдал, да, в последнее время? — Я вплотную подошла к Валюше. — ОБНОН уже видит нашу дивную хатку бобра в нежных снах. А ведь раньше так не было, ты не заметил? Где, ты думаешь, он брал такое редкостное говно? В аптеке покупал? Может быть, это тоже наша подруга постаралась?
— Тише ты, блядь, не ори. — Лилит подошла и встала между нами.
— Он прав, Маруся, надо просто уехать отсюда. И предупредить, по возможности, всех.
— Или не предупреждать. А, вещи же тут… — мой взгляд упал на плюшевого кота Тани-Три-Икса.
Столько всего в первый раз происходит. Я стою и удивляюсь. Первый раз я стала нуждаться и создавать, первый раз я увидела своими глазами, что в местах, подобных нашему, бывают взрослые проблемы. Мы все понимали, что могут придти три прыщавых подростка и сказать нам «бу!», а мы посмеемся и разойдемся. Но может быть все совсем по-другому. Совсем. И проверять как-то, знаете, не хотелось: мы слышали много историй, когда, казалось бы — не поделили помадку. И, что самое неприятное, сейчас я даже приблизительно не представляю, как сделать все максимально правильно, честно, без пострадавших, никуда не сбегая, и чтобы сумма рук и ног по окончании истории оставалась хотя бы четной. Почему-то вспомнилась Таня-Три-Икса. Почему-то закололо в животе. А как же я?
— У меня есть кофе, — сказала Лилит.
Кухня была загажена чуть больше обычного: на полу стоял таз с замоченным бельем, банка-фонд была варварски разорена, стол залит чем-то липким, а воды в канистрах не было. Мы закурили. Зашумел чайник.
— Дарк была у тебя в гостях?
— Да, — сказала Бурая.
— Лиля, у тебя?
— Нет.
— Отлично, мы все поживем в твоей комнате в коммуналке…
— Ребята, однако, сегодня понедельник и уже 5-20 утра.
— Здравствуй-здравствуй новый день! — мрачно сказала Лилит. — Предлагаю жить в ночных клубах и отсыпаться в кинотеатрах, до лета. Умирать поедем на Ибицу.
— Это очень дорогое жилье, — улыбнулся Валюша.
— Маруся, а ты лично, что делать собираешься?
— Нет, спасибо, в моей жизни было достаточно интернатов. Что я собираюсь делать. Кофе попить. В гости сходить. Полежать-поспать.
* * *Сейчас мне просто нужен секс. Хороший секс с ней. Нет, я убью эту суку.
Я открыла первую дверь — в квартиру. Мне нужно просто знать, что это Я заканчиваю. Я открыла дверь в ванную, мне показалось, я снесла ее с петель. Она наматывала на змеевик трусики, у нее были мокрые волосы и моя домашняя футболка. Сейчас она может сказать мне все, что угодно, но секс у меня будет.
А может собрать вещи и молча исчезнуть навсегда из моей жизни. Из нашей с ней жизни. Совсем. Мне стало жарко, я глотнула влажного воздуха.
— Привет.
— Привет. Ты чего ломишься в сапогах?
Слепая неконтролируемая ярость бросила мне кровь в щеки. У нее не может быть другой жизни, кроме нашей. Она тогда ведь так и сказала «мы».
Она сделала шаг назад. Потом еще один. Я тщательно закрыла дверь. Я подошла к ней так близко, чтобы она ощутила: я психопат. Сейчас не знаешь, чего ждать: я трахну тебя и убью. Убью и снова трахну. Молчишь? Страшно? Я положила свою ледяную ладонь на горячую щеку. Ощутила едва уловимое напряжение пальцами. Мокрые волосы. Я зажала себя в жуткий эмоциональный парадокс: я хочу, я ненавижу больше всего на свете. Я чувствовала ужас под своими пальцами, грань между жестокостью и похотью медленно тлела. Ревность? Нет, это для прыщавых соплежуев.
Ты еще не знаешь, что для меня в мире есть одна ценность — ты. И если тебе будет плохо, я буду умирать от боли. Но я хотела немного поковырять свои раны, поэтому я отвела свою руку от твоей щеки. И ударила наотмашь. Снова. И еще. Я дернула за волосы на себя, я выдохнула в шею. Игры кончились. Мы делаем еще шаг: я вперед, ты — назад. Я — аккуратный, ты — вопросительный. Ты очень осторожна. Тебя можно понять.
Долбаная всепонимающая сука.
Я взяла одной рукой ее за горло и с силой придавила к стене. Она слабо хрипнула. Я надавила еще. Чуть отпустила и ударила затылком об стену. Еще. Ты. Сказала. «МЫ». Ведь. Сказала? Смотри на меня. Так. И. Сказала. Мы. Она вцепилась мне в руку. Дурочка, неужели ты думаешь, что я способна на такое. Смешно. Я развернула ее лицом к стене и чуть надавила на шею, вниз, она осторожно подчинилась, теперь мы почти одного роста. Никому не нравится, когда по сухому, когда немытые руки и ногти в клею от фальшивого маникюра. Я вижу, как с каждым толчком она выдыхает на кафель. Наконец мне удалось почувствовать жалость — то ли к ней, то ли к себе. Тоскливая нежность затопила глотку. Нет, дорогая, я не слышу тебя. Меня ударили по ушам. С двух сторон. Ударили тем сообщением, отправленным по ошибке. Чугунным сообщением. Я глухая теперь. Я… я инвалид теперь. Я не могу теперь. Я вдохнула. Ваниль. Заломило виски, какой же тошнотный все-таки запах, от него блевать меня тянет. ЯСНО ТЕБЕ?
Я стянула с нее футболку, она повернулась ко мне лицом. Она плакала.
Ясно тебе? Вязкий, тягучий запах. Все запахи в мире ведут в эту блевотную ваниль. Я отпустила ее. Мне захотелось лечь.
— Сама уйди.
Ярость пыхнула и кончилась. Как ломит виски. Как я устала. Наконец-то кровь отлила обратно от головы. Изображение стало зернистым и белесым. Черт, нельзя же так подставлять свою жопу, ради секса и обиды. Я точно рассчитываю, что продержусь еще несколько минут.
