Андрей Райдер - Взгляд сквозь шторы. 100 пикантных историй, которые разбудят ваши фантазии
– Давайте, чтобы вы меньше смущались, сделаем как в исповедальне, – огляделась монахиня. – Откроем вот так дверцу шкафа. Это будет как бы перегородка между нами, и вы не будете меня видеть. Тогда легче будет общаться с Господом, уйдя в себя. Я же буду вам тихонько подсказывать, задавая наводящие вопросы.
– Да. Мне так будет намного проще, спасибо. Я ведь стесняюсь, честно говоря. Вы же женщина, а грех-то у меня еще тот.
Монашка, между прочим, была вовсе не старушкой. Неясно, что занесло ее в монастырь, по-разному жизнь складывается, но выглядела она помоложе его жены.
– Ну и славно! Тогда начинайте. Говорите искренне и не стесняйтесь. Вы не мне это рассказываете, а Господу, – успокоила она его. – Расскажите, что за грех вы совершили.
– Очень нехороший поступок совершил, – вздохнул он. – Жене изменил. И не просто изменил, а с ее подругой.
– О Господи! – перекрестилась за перегородкой монашка. – Как можно?! Грех-то какой!
– Говорю, бес попутал. Не поверите, в мыслях не было.
– Оно и конечно! Разве ж сам до такой гадости додумаешься.
– Вот и я говорю, бес. Вспоминать стыдно.
– А надо. Не знаю, как бы батюшка вам исповедоваться помогал, но я считаю, что надо все как можно подробней вспомнить. Грех этот ваш по косточкам следует разложить. Тогда вы это как бы заново переживете, ну а поскольку раскаиваетесь, и вам стыдно за содеянное, Господь и простит. Чем более стыдно вам будет вспоминать, тем лучше.
– Хорошо, матушка, – тяжело вздохнул он. – Коли никак без этого, расскажу все, как было.
– Меня не смущайся. Ты же каешься, сын мой, – вошла в роль батюшки монахиня.
– А произошло это следующим образом, – начал он. – Пригласила нас с женой в гости ее подруга из Латвии. На Лиго пригласила, праздник у них там такой есть. Проводится в конце июня. Люди выезжают на природу, ищут цветок папоротника, жгут костры, жарят шашлыки, пьют пиво, веселятся, голыми купаются. Есть у этого праздника такая особенность. Как бы можно расслабиться и вольности себе позволить, с природой слиться. Это традиция. Был у них изначально такой языческий праздник, так там даже любовью занимались кто с кем ни попадя.
– Кошмар какой! Типа нашего Ивана Купалы, наверное.
– Есть что-то похожее… Ну, и полетели мы в Ригу. А я ту подругу и до этого уже видел. Симпатичная такая бабенка, с мужем вдвоем живут, детей нет. И только мы собрались за город на Лиго выезжать, как мужа ее в командировку срочно отправили, случилось что-то на фирме. Бывает, что поделаешь, не отменять же было праздник из-за этого. Ну, и присоединились мы тогда втроем к их друзьям, большой компанией поехали, на нескольких машинах.
– Оно и веселее, наверное.
– Вот уж это точно, – усмехнулся он. – Как надо повеселились. Слушайте дальше. Началась дружная гулянка на природе. Народ подпил, расслабился, начал шалить, дурачиться, шуры-муры крутить. Я уже говорил, что праздник этот своеобразный такой. Смотрю, подруга эта, вроде как, глазки мне строит, шутит якобы. Она-то одна была, а ей же тоже резвиться хочется, как и всем. А народ между тем все больше раскрепощается. Атмосфера становится соответствующей, и тормоза отпускает. Кто-то целуется уже. Кто-то заигрывает с кем-то, кто-то в кусты в обнимочку удалился, кто-то купаться голым пошел, пример подал. Ну и мы выпили, расслабились и тоже – нагишом в воду. Гляжу, и подруга эта тоже одежду всю с себя сбрасывает. Сбрасывает, и к нам плескаться. Сиськи у нее болтаются, хохочет, резвится. Луна ярко светила, и все видно было. Чувствую, встает у меня, аж из воды неудобно выйти. А она, раз, и заметила это, поняла, что на нее. Поняла, и давай меня еще пуще дразнить, сучка такая. Народу-то в воде много, темно. Кто и что делает – толком и не разглядишь. Жена-то не замечает, да и выпила уже немало, а подруга ее резвится вовсю. То в воде меня коснется, то, голую попу показав, нырнет, то грудью перед самым носом потрясет.
– Вот бесстыдница!
– Да не говорите, матушка. И возбудила меня по полной. Стоит так, что хоть сумку вешай, аж зудит между ног, – и он почувствовал, что начинает возбуждаться от этих воспоминаний.
– О боже! – вновь перекрестилась монахиня, но возникло ощущение, что и у нее изменился голос, живой же она человек, такое слушать, хоть и затворница.
– И что прикажете делать? Хватаю я жену, и в кусты. Она аж растерялась, бедная, от такой моей прыти. Прижал ее к дереву, наклонил чуть и давай жарить сзади. Только писк стоит, – нужны такие подробности-то, матушка? – спохватился он, поняв, что увлекся.
– Чем подробней вспомнишь, тем лучше, главное – раскаивайся, – и, дотянувшись до графина, монахиня налила себе холодной воды.
– А я и раскаиваюсь, – вытер он испарину со лба. Нелегко ему давалась эта исповедь. – Ну вот. Чувствую, кусты, вроде, рядом шевельнулись, да ладно, ветер, думаю. Еще пониже жену наклонил, и ну любить ее дальше. Кончил, правда, быстро, так возбудился. Возвращаемся опять к костру, а подруга эта подмигивает, хохочет вновь, чувствую, подглядывала, зараза такая.
– Совсем обнаглела!
– Да не говорите! Ни стыда, ни совести. А гулянка между тем продолжается, и атмосфера все привольней. Многие уже и у костра голыми сидят, сиськи, по крайней мере, не скрывают. Подруга эта в том числе. А грудь у нее, я вам скажу, что надо. Да и попа тоже, впрочем; мы как купаться вновь пошли, я ее получше разглядел (специально булками своими перед носом моим крутила).
– Ну что ты будешь делать! – теперь уже голос монахини явно подсел, видно, взволновала ее эта история.
– И я о том же, – и он почувствовал, что штаны становятся ему тесными. – И у меня, само собой, опять встал. Как у подростка прямо, сам себе удивлялся. А жена уже, как назло, совсем пьяная. Какой там секс, развезло ее, на руках из воды тащу, а член стоит. Подруга смотрит на эту картину, хохочет опять, весело ей, видите ли, и воздушный поцелуй мне шлет.
– Шельма!
– Ага. Есть у вас вода, матушка? – выглянул он из-за перегородки.
– Есть, – вид у монахини был уже слегка обалдевший, и ему показалось, что она отдернула от промежности руку, а ряса у нее немного задрана. Видно, нелегко порядочной женщине было выслушивать такое. – Присядь, сейчас принесу, – встала она со скамьи. – И себе заодно подолью.
Он опустился на ее скамью, только теперь почувствовав, что устал стоять за перегородкой. Член у него вовсю стоял от всех этих воспоминаний, а голова немного кружилась, и он невольно проводил глазами зад монашки. Выглядел тот, между прочим, вполне аппетитно, несмотря на нелепую рясу.
– Держи, сын мой, – протянула ему стакан монахиня, сев рядом. Рука у нее слегка дрожала.
– Можно, я дальше сидя буду исповедоваться? Устал стоять.
