Кристина Лорен - Немного сумасшедшая (ЛП)
Лин подняла взгляд на него.
— Ni ai ta.
Ты любишь ее.
— С того самого момента, как увидел, — хотел сказать Дрю, но вместо этого произнес просто «Да».
Она мягко выпустила его руку и взяла за подбородок обеими ладонями, притянув его ближе к своему лицу.
— Ну же, — улыбнулась она ему. — Wo hua ta de hua xiang gei ni.
Сердце Дрю сжалось.
Я нарисую ее тебе.
挂念
17 июня
Мы сидели у меня на кухне в уютной тишине, она повернулась ко мне спиной, нарезала в миску яркие овощи. Я наклонился, опершись о стойку напротив нее, переводя взгляд от ее глянцевых волос к округлым плечам под тоненькими лямками ее топа, к еле заметным покачиваниям ее бедер с каждым движением ножа.
Я резко перевел взгляд шкаф над ней, зная, какой кажется моя жизнь таким приземленным людям, как она. Я знал, что чувства, которые испытывал, нельзя было вернуть, и, тем не менее, не мог отвести от нее глаз.
Прокашлявшись, я оттолкнулся от стойки и подошел к ней.
— Тебе помочь чем-нибудь? — я остановился, не в состоянии сдержать улыбку в ожидании ее предсказуемого ответа. У нас сложилось что-то вроде традиции: она готовила, а я смотрел. Потом я ел, а она смотрела.
Я не мог не смотреть на нее.
— Нет, — произнесла она, и ее хвостик легонько раскачивался, когда она качала головой. Мой взгляд вмиг упал на изящный изгиб ее шеи. — Вообще-то, я почти закончила. Сегодня так жарко. Я подумала, что нам захочется чего-то прохладненького.
Она зачерпнула разноцветные кусочки на лезвие ножа и положила их в синюю керамическую миску.
— Звучит прекрасно.
Обернувшись, она потянулась через меня и тепло улыбнулась, достав из ящика, справа от меня, большую ложку. Ее щеки немного порозовели, либо из-за солнца, либо из-за беспощадной июньской жары – я не был уверен. Я дотронулся до ее предплечья, чтобы остановить ее, затем до лица, и начал рассеянно водить большим пальцем по ее розовой коже.
— Здесь слишком жарко? — спросил я. Мой взгляд следовал за движениями руки, совершенно загипнотизированный мягкостью ее кожи под моими пальцами. Я встретился с ее глазами, ясными, любопытными и теплыми карими. Она покачала головой.
— Нет, — она бессознательно облизнула нижнюю губу и приложила ладонь к другой щеке. – Наверное, я сегодня слишком долго была на солнце.
Я улыбнулся, задержав руку, а затем нехотя убрав ее.
— Ты вся розовая, сумасшедшая девчонка, — сказал я. Моя улыбка становилась шире и шире, когда я снова потянулся к ней и убрал волосок с ее теплого лба. — Тебе это идет.
Она застенчиво опустила взгляд.
— Ты дразнишь меня.
Она пожевала губу, а затем снова подняла на меня взгляд. В ее глазах появился озорной блеск.
— И, думаю, мне это нравится.
Я засмеялся громко и весело, покачав головой, когда она подмигнула и снова занялась овощами.
Позже мы сидели за моим поцарапанным кофейным столиком. Она сложила под себя ноги в ожидании. Она приготовила салат с пастой. Он был ярким, пестрым и вкусным.
— Боже, я обожаю, как ты готовишь, — пробубнил я, жуя с закрытыми от удовольствия глазами.
— Помидоры с моего огорода. Как и базилик. — Она широко улыбнулась, по ее голосу было понятно, что она гордилась собой. Так вот что она делала весь день на улице. Я наслаждался каждым кусочком чуть больше, зная теперь, что это она вырастила овощи.
— Помидоры потрясающие, — вздохнул я. — Как они называются? Они такие яркие. Наверное, они должны носить какое-то сумасшедшее название типа Страстная Женщина или Большая Птица.
Я вонзил вилку в практически желтый томат, задержавшись, чтобы рассмотреть его, а затем отправив его в рот.
— Пурпурные — это Чероки. Желтые — Банановые ноги. А зеленые — мои любимые — это Зеленая зебра.
Я смеялся и качал головой. Мне нравилось, что она предпочитала проводить время за такими занятиями, что она любила свой огородик. Она была такой непохожей на тех, кого я встречал, такой открытой и настоящей; казалось, каждая эмоция, которая возникала в ее голове, отражалась непосредственно на ее лице. Что она делала здесь со мной? Спрашивал я себя. У нее должен был кто-то быть в этом маленьком желтом домике, кто смотрел, как она готовит обед, кто помогал ей с огородом.
Я никогда не встречал никого похожего на нее. Ей нравился мой дом, старый и забытый, каким он был, и она принимала меня так, словно всегда знала, что я буду здесь.
Я взглянул на нее и увидел, что она наблюдала за мной. Смотрела на мой рот.
Напряжение, которое всегда было между нами, казалось, постоянно усиливалось. Меня тянуло к ней каким-то непостижимым образом, воздух словно бы превращался некую вибрацию, нечто живое, когда она находилась рядом. Это было что-то большее, чем просто влечение наших тел. Я чувствовал ее во всех смыслах этого слова.
— Что? — спросил я, слизнув винегрет с губ. — Смотришь, как я ем?
Она покраснела, и мне стало интересно, признает ли она это, примет ли то, что пульсирует между нами. И хотя я знал, что не признает, мне хотелось этого.
Она уронила взгляд на свои руки и засмеялась, слегка покачав головой прежде, чем снова взглянуть на меня.
— Что заставило тебя выбрать эти татуировки и пирсинг? — спросила она, разглядывая мои открытые руки.
— Я люблю каждый дом, который у меня был, — начал я, глядя на отрывки жизни, покрывающие мою кожу. — Независимо от того, как долго я там находился. Мне нравится носить напоминания о них с собой. Мне хотелось украсить свое тело. И дело не в том, что мне не нравилась моя кожа — наоборот, мне она очень нравилась.
Я помнил свою первую тату, маленькую птичку с желтыми и красными перышками, на левом боку. Пестрая птичка хранила самые важные воспоминания о Кении. Это была моя первая официальная поездка, первая самостоятельная поездка.
