Эмма Беккер - Вкус любви
Еще одна вспышка, откровенность которой меня убила: уже через несколько секунд он вытащил свой член из моего рта и внезапно перевернул меня на живот, так быстро, что, когда я вскрикнула, впиваясь зубами в мякоть его руки, в моем горле еще стекала смесь слюны и спермы, которую он не смог сдержать. В тот момент мне показалось, что Месье что-то говорит, и, не понимая ни слова, я почти умирала от возбуждения, купаясь в непристойности этого голоса, до сих пор звучавшего безлично! Я помертвела от ужаса, когда поняла, что на самом деле Месье ничего не говорил, полностью сконцентрировавшись на созерцании, на моем прерывистом дыхании. То, что я приняла за непристойные речи, было лишь звуком его члена, глубоко входящего и выходящего из меня, звуком его живота, бьющегося о мои ягодицы. И мне пришлось вывернуть шею, чтобы у меня не осталось никаких сомнений: мой зад дрожал при каждом толчке, но Месье лишил меня всякой возможности помешать ему в этом, удерживая меня широко раскрытыми ладонями и впившись ногтями в мою кожу. Даже под этим жалким углом зрения я видела его член, когда он почти полностью выскальзывал из меня, и звук, который он производил, ударяясь в глубине моей вагины, вполне мог иметь форму и цвет. Я была так смущена, но в то же время так омерзительно возбуждена, что принялась вскрикивать еще громче, сначала для того, чтобы замаскировать эти звуки. Но то, что вырывалось из моего горла, не имело ничего общего с ожидаемой изысканностью и казалось точным эхом движений Месье, эхом по их силе и глубине, восхитительной вибрации. Настоящие крики сучки.
Затем Месье внезапно отодвинулся от меня, и я осталась зияющей, розовой и побежденной, бьющейся в конвульсиях под его взглядом, пока он снова не уложил меня на живот, и перед тем, как закрыть глаза, я получила первое, невыносимое представление об этом обнаженном мужчине, который взглядом ласкал мое тело.
Я познала вкус спермы Месье гораздо раньше, чем наконец узнала его лицо, открыв глаза и увидев его, увидев по-настоящему. Ощущая острый запах его семени, я осторожно приоткрыла один глаз, и внезапно он принял реальный облик. Большие серые глаза Месье прикрывали тяжелые чувственные веки, которые унаследовал его старший сын (я видела его на фотографиях за несколько дней до этого), а полные мягкие губы просто кричали о своей жажде любви и удовольствий. Его нос, само совершенство, казалось, был создан для того, чтобы проскальзывать между моими бедрами и прикасаться при поцелуях к моей шее. Месье всем своим обликом словно призывал меня изгибаться под его взглядом, как это делает кошка. Или, может, мое восприятие искажало то свидетельство триумфа, стекающее по щекам в акведук моих губ?
Кем вы были, Месье? Кем вы были на самом деле? Что в вас было такого, чтобы превратить это обычное утро вторника в то, что перевернуло мою жизнь? Окажись я на вашем месте, сомневаюсь, что осмелилась бы открыть дверь вашей спальни, во всяком случае, с таким уверенным видом, словно требуя причитающееся, словно вы страстно желали меня всю свою жизнь. Собственно говоря, я наблюдала за тем, как вы появились возле кровати, заполнив собой мой мир. Я позволила это сделать без малейшего возражения: эта комната всегда существовала лишь для нас двоих.
Помните, как прошли двадцать минут после любви? Прижавшись к вашему торсу, я хотела незаметно вытереть вашу сперму об одеяло, но, решив, что я пытаюсь ускользнуть, вы удержали меня одной рукой: «Останься здесь!».
В общем, вы принуждали меня к ласкам. Думаю, я пристрастилась к ним гораздо позже, когда вас уже не было рядом, чтобы мучить меня нежностью. Грустно, правда?
Долгое время мы молчали. Я боялась снова встретиться с вами взглядом. Приходила в себя. Изучала особую плотность этой тишины. Но первой заговорила все же я:
— Значит, вы все-таки пришли.
Не потому, что я не придумала ничего другого, а только затем, что еще находилась под впечатлением от вашей смелости: вы ушли раньше из дому, миновали странные улочки, отделяющие Латинский квартал от Конвансьон, прекрасно зная, что именно увидите, поднявшись на третий этаж этого крошечного отеля. Никакой риск не мог заставить вас — собственно, как и меня, — отступить после этих пяти дней, проведенных в сильнейшем возбуждении.
Не могу вспомнить все тонкости нашего тогдашнего разговора и очень сожалею об этом: я бы многое отдала, чтобы до бесконечности пересматривать фильм о том первом утре в ваших объятиях! Я слушала тембр вашего голоса, звучавшего для меня как музыка. Восхитительный голос безликих любовников, не дававших мне покоя вечерами, когда я пыталась уснуть. А потом вы пригвоздили меня к месту в первый раз.
— Ты не думала, что все пройдет вот так?
— Как?
— Что я буду таким. Ты, наверное, не ожидала, что все будет так мягко?
(Так мягко. Месье. Какое удачное слово.)
— Что я беззвучно войду в твою комнату, буду ласкать тебя, подожду, пока ты проснешься? Я бы мог вихрем ворваться сюда, наброситься на тебя, изнасиловать. Разорвать твои чулки и предаться содомии.
Содомии! Месье! Что за дикая мысль! Прекрасно помню, как у меня уши чуть в трубочку не свернулись. Я ощутила короткий спазм отвращения, подумала, что «трахнуть в попу» прозвучало бы гораздо лучше в ваших устах (чуть позже мы с вами в том убедились, когда вы прошептали это надо мной в один из последующих вторников). Все что угодно, но только не «содомия»! Однажды, Месье, я проникну во Французскую академию и вычеркну это слово из словаря, даже если мне придется пробраться туда только за тем.
Помните, как чуть позже вы с сожалением меня отпустили и я натянула эту самую комбинацию, опустив верх? Я закурила сигарету и, держась за железную спинку кровати, принялась расхаживать перед вами как законченная шлюшка, не переставая ласкать себе соски. Ваш одобрительный взгляд обволакивал меня словно покрывалом. Я могла одновременно наблюдать за собой в большом зеркале напротив, и с сигаретой во рту я принимала разные позы, разговаривая с вами о книгах, о моей учебе, друзьях, которые приходили сюда вчера составить мне компанию. Настоящий балет с раздвинутыми ногами, жеманными пируэтами на цыпочках и грациозными наклонами «за упавшей заколкой» (чтобы показать вам свои ягодицы). На ваших губах вновь играла улыбка умиления, одновременно сексуальная и отеческая, полностью соответствующая ситуации: она лишь со всей дерзостью подчеркивала мою юность и вашу зрелость. Месье, развалившийся, словно король, на широкой кровати, вокруг которой порхает его полуголая Мессалина, не так давно вышедшая из возраста подростка.
Это было утро, какие бывают только в мае: солнце медленно поднималось на небосводе, но время, казалось, замерло на месте.
![Харлан Эллисон - Время глаза [Время ока]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
