Скажи, что простишь (СИ) - Дюжева Маргарита

От пошлой угрозы захлестывает еще сильнее. Сжимаю ноги, пытаясь укрыться, но чужие пальцы хозяйничают в промежности, высекая все больше искр. Трут, сдавливают, играют, доводя до исступления.

Малов, как и прежде, отключает у меня все зоны мозга кроме той, которая отвечает за звериные инстинкты.

Так бесит, что словами не передать. До дрожи во всем теле, до сладких судорог и мучительного спазма, скручивающего внутренности.

— Иди сюда, — выскальзывает, оставляя за собой щемящую неудовлетворенную пустоту, и тянет к дивану.

А у меня портки до колен спущены. Путаюсь в них, спотыкаюсь и со всего маха налетаю на Егора. Мой локоть приходится ему аккурат в солнечное сплетение.

Малов охает и валится ничком, утягивая за собой. Я сверху, едва не зарядив коленкой по стратегически важному объекту. Бывший муженек едва успевает сгруппироваться, прикрыв тылы, а заодно меня поймать, чтобы нос об пол не расквасила.

— Коряга ты, Лена. Просто пиздец, какая коряга. — ржет, — Боже, как мне этого не хватало.

Я барахтаюсь, матерюсь, пытаясь вырваться из его лап, но он бесцеремонно скидывает меня на пол, тут же наваливаясь следом и придавливая руки к мягкому ковру.

Глаза пьяные, дурные. И в них отражение меня – растрепанное, разгоряченное и нетерпеливое.

— Ты болтать собрался, — сучу коленками, пытаясь избавиться от болтающихся на ногах портках, — или мне самой заканчивать?

Раз уж начали дело, то какой смысл останавливаться и строить из себя чопорную недотрогу? Хочу его, до кровавых всполохов перед глазами. И если он сейчас не вернется к тому, на чем мы остановились, у меня начнется острая нехватка хрена в организме. Анахренолоктический шок.

Егор отпускает мои руки и в два движения стягивает остатки мешающей одежды. Хватает за бедра, притягивая ближе к себе. Жесткие пальцы сжимают щиколотки. Одну ногу он укладывает к себе на плечо, вторую отводит в сторону.

Смотрит на меня ТАМ! Нехорошо так смотрит. Как маньяк, у которого вот-вот окончательно сорвет плохо закрепленную крышу.

— Зараза, — пальцем обводит мокрые, напухшие губы, — гладенькая.

— А ты думал, что стоит тебе уйти и все? Жизнь кончена? Можно заводить десяток кошек и кусты до колена растить?

— И для кого красоту наводила?

— Уж точно не для тебя, — огрызаюсь, в тщетной попытке свести ноги вместе, но он не позволяет. Фиксирует, придавив к полу и неспешно, будто издеваясь, вводит два пальца.

— Не для меня, говоришь? — жесткая улыбка растягивает красивые, мужские губы, — уверена.

Двигает пальцами, то погружаясь до упора, то почти выходя наружу. Большим обводит клитор, дразнится, распаляя еще сильнее.

— Делать мне больше нечего, кроме как для тебя стараться, — сиплю, выгибаясь навстречу.

Сердце бомбит так, что еще немного и ребрам хана. Раскурочит их к чертовой бабушке, и вывалится из груди прямо к ногам этого мерзавца, так жадно рассматривающего самое сокровенное.

— Жаль, — хмыкает, продолжая свою диверсию, — я уж хотел порадоваться.

— Пе..перебьешься. — голос срывается, когда пальцы становятся жестче быстрее и настойчивее. Каждое движение сталкивает в пропасть, из которой не хочется подниматься.

Доводит до самого края и безжалостно сталкивает вниз. И пока меня крутит в остром, оргазме, пальцы исчезают, а их место занимает горячий пульсирующий член. Тремя толчками снова доводит до предела.

— А-а-ах, — глаза сами закатываются от удовольствия.

Мне хорошо. Сладко. Горячо и я уже ни черта не соображаю.

Егор подхватывает под коленом, закидывая и вторую ногу себе на плечо. Врезается жестко, даже зло. С рычанием. Сжимает бедра так, что завтра выступят синяки, но мне нравится. Я дурею, стону. Вою. Мне мало. Я хочу еще и еще. Чтобы не останавливался, чтобы вытрахал так, чтобы потом неделю ноги свети нельзя было, чтобы в мозгах ничего кроме ветра и кайфовой истомы не осталось.

Там и так уже нет ничего и никого кроме него. Давно уже нет.

Тело, истосковавшееся по бешеному сексу, еще дважды успевает словить кайф, прежде чем Малов сам достигает предела. За секунду до того, как кончить, он успевает выйти из меня и, содрогаясь всем телом, изливается мне на живот.

Я как пьяная, смотрю на мужскую руку, сжимающую пульсирующий член, и думаю о том, что ничего охренительнее этого быть просто не может.

Опустив голову, Егор шумно выдыхает. Потом берет и пальцем размазывает свое семя по моей коже. Судя по всему, ставит подпись.

Хам беспардонный. Но у меня от него, как и прежде кругом идет голова. Однако на смену эйфории постепенно накатывает горечь.

С ним только трахаться можно, все остальное мимо. На хрен такой мужик нужен?

А сердце болит, ноет. Потому что нужен.

Только он не в состоянии дать мни ни любви, ни верности, ни чувства защищенности. Катастрофа, а не мужик. Почему именно он? Зачем он мне?

***

Получив желаемое, гаденыш звонко хлопает мне по заднице и откатывается в сторону.

Тело разморённое, довольное, но в душе все сильнее скребут кошки. Все сильнее хочется отвесить подзатыльник самой себе и орать: что же ты дура озабоченная наделала?

Он теперь что про меня будет думать? Что может во так, в любой момент завалиться в гости, и если нет под рукой более интересной кандидатки для удовлетворения похоти, по-быстрому спустить напряжение с бывшей женой? Потому что все равно на большее она не годится.

Прикрываю лицо ладонями и лежу, как труп, в то время как Егор одевается. Натягивает джинсы и, гремя не застёгнутой пряжкой от ремня, уходит на кухню.

Слышу, как достает кружку и наливает себе воды, но не могу пошевелиться.

Дура… Какая же я дура…

Превозмогая желание забиться под шкаф и пересидеть там сложные времена, я заставляю себя сесть. Оглядываюсь в поисках трусов. Они валяются в стороне, небрежно скомканные чужими лапами.

Подбираю их, стряхиваю, расправляя, и ухожу в душ.

Чужое семя на животе уже подсохло и стягивает кожу. Я смываю его, отчаянно натирая себя мочалкой. Больше геля для душа! Больше пены! Хлорки! Чего угодно! Лишь бы смыть с себя запаха Малова и воспоминания о его прикосновениях.

Однако память против и ни в какую не хочет расставаться с этим кошмаром. Щеки калит, в груди полыхает от одной мысли о том, что сейчас было.

— Идиотка, — шиплю, продолжая с остервенением тереть себя мочалкой. Готова кожу всю соскоблить, лишь бы стало легче.

А оно не становится!

Особенно когда выхожу из ванной, уверенная, что Егор, как истинный джентльмен, свалил по-английски, дабы не смущать своим присутствием оступившуюся даму.

Но где Егор и где джентльменство! Он и не подумал уходит! И срать ему на мое смущение и на то, что все произошедшее было неправильным. Вместо этого опять хозяйничал в холодильнике.

Вот кто-то курит, когда потрахается, а ему жрать всегда хочется.

— Ты еще здесь? — спрашиваю совсем недобрым голосом. Подхожу ближе и бесцеремонно отнимаю у него колбасу.

— Эй!

— Никаких эй, проваливай. Получил, что хотел, теперь можешь идти. У тебя наверняка есть более интересные дела, чем пастись в холодильнике бывшей жены.

— Конечно, есть, — хмыкает он, даже не думая возражать.

— Вот и вали!

Мне жизненно важно, чтобы он ушел. Потому что я на грани, потому что хочется сесть на пол прямо посреди кухни и хорошенько порыдать от безысходности, но в его присутствии приходится изображать из себя сильную, уверенную и вообще не пробиваемую.

— Расслабься, Ленок. А то морщины появятся и несварение начнется.

— У меня уже несварение. От тебя!

— Сочувствую.

— Уходи, Малов, — шиплю, тыкая пальцем ему в грудь, и тут же отдергиваю руку, будто обожглась. Гад не потрудился натянуть футболку и теперь бессовестно светил накаченными плечами и шикарной мужской порослью на груди, — тебе здесь не рады.

— Значит, продолжения не будет? — чудовище насмешливо кривит губы, — жаль. Я думал наполедок еще раз по-быстрому.